Святослав ждал брата в том самом зале, где еще нынешнем вечером воевода Претич угощал гостей. Внешне каган был спокоен, и только в его глазах, устремленных на брата, таились недоумение и боль. Вратислав старшего брата побаивался. И не любил. Слишком уж разными людьми были старший и младший сыновья княгини Ольги. Сказывалась, видимо, разница в возрасте. Но главное, что их разделяло, было в другом. Вратислав вдруг совершенно ясно ощутил, что оправдываться и объяснять что либо этому человеку совершенно бессмысленно. Уж слишком по разному смотрят они на мир. Их разделила вера. И человеку, приносящему кровавые жертвы Перуну, никогда не понять того, кто пусть и не до конца, но все же принял в сердце завет истинного Бога – не убий. Никто и никогда не сможет убедить кагана Святослава, что не меч должен править этим миром, а любовь. Любовь и к ближнему, и к дальнему. Любовь не только к русу, но к хазару, и к ромею, и к франку – ко всем тем, в ком есть частица истинного Бога. А ведь она была и в Святославе, но он сам утопил ее в крови.

- Я борюсь за свой род, за славянское племя и за славянских богов, Вратислав, - хриплым голосом произнес каган.

- А мне этого мало, Святослав, - холодно отозвался князь. – Я принял в свое сердце Христа, а значит и всю Ойкумену. А больше мне нечего тебе сказать.

- До сей поры я держал слово, данное матери, Вратислав, и не делал различий между печальниками Перуна и Христа. Мне казалось, что кровь важнее веры. Что слово, данное русом, тверже стали. Я ошибся. Ты заставил меня взглянуть на мир другими глазами. И я увидел то, что прежде никогда не замечал. Не любовь правит этим миром, а предательство. Ты спас свою жизнь, отдав крепость врагу, и тем убил боярина Юрия, своего единоверца, для которого кровь была важнее веры. О прочих русах я уже не говорю. Они погибли там, в Преславе, только потому, что князь Вратислав выбрал не меч, но мир. Если к этому тебя призвал Христос, брат, то он пострашнее моего Перуна. Я не могу отправить на кол своего единоутробного брата, в том будет урон чести рода моего, а потому я казню тебя собственной рукой. Я каган, Вратислав, но не в моей воле сохранить тебе жизнь. Перун уже сказал свое слово…

Меч Святослава вошел в грудь Вратислава раньше, чем тот успел открыть рот. Князь покачнулся, взмахнул рукой, пытаясь найти опору в этом мире, и рухнул навзничь под ноги Белых Волков.

- Ты поедешь в Киев, Вадим, - сказал Святослав чуть дрогнувшим голосом, - и поможешь князю Ярополку очистить город. Христианские храмы должны быть разрушены, а вера хитрых ромеев должна навсегда исчезнуть с нашей земли.

- А как же ты, каган? – спросил Вадим.

- Я справлюсь, воевода, ибо со мной Перун и все славянские боги.

Глава 16

Осада Доростола

Император Иоанн вышел к Доростолу по суху, когда византийский флот в составе трехсот судов с греческим огнем на борту перекрыл путь отхода русам по Дунаю. Цимисхий не сомневался в своей победе и очень надеялся, что эта битва с коварным каганом русов будет последней в затянувшейся войне. Превосходство византийской армии над русами было десятикратным, а стены Доростола не настолько высоки и неприступны, чтобы выдержать удары осадных машин и напор огненного вихря, рождаемого греческим огнем.

К немалому удивлению Цимисхия Святослав не стал прятаться за стенами, а выстроил свою тридцати тысячную фалангу прямо перед воротами. Фланги русов прикрывали конные дружины, насчитывающие в своих рядах не более пяти-семи тысяч человек. Словом, это была не та сила, которую следовало опасаться трехсот тысячному войску ромеев. Именно поэтому император Цимисхий не стал медлить с началом сражения. Первыми на русов двинулись лучники и пращники, дабы расчистить предполье для наступление тяжелой пехоты. Тучи стрел обрушились на фалангу, но большого ущерба русом не нанесли.