между 1856 и 1858

На развалинах цезарских палат

         Над грудой мусора, где плющ тоскливо вьется,

         Над сводами глухих и темных галерей

         В груди моей сильней живое сердце бьется,

         И в жилах кровь бежит быстрей.

         Пускай вокруг меня, тяжелые громады,

         Из праха восстают и храмы, и дворцы,

         И драгоценные пестреют колоннады,

         И воскресают мертвецы,

         И шум на площади, и женщин вереница,

         И вновь увенчанный святой алтарь горит,

         И из-под новых врат златая колесница

         К холму заветному спешит.

         Нет! нет! не ослепишь души моей тревожной!

         Пускай я не дерзну сказать: «Ты не велик»,

         Но, Рим, я радуюсь, что грустный и ничтожный

         Ты здесь у ног моих приник!

         Безжалостный квирит, тебя я ненавижу

         За то, что на земле ты видел лишь себя,

         И даже в зрелищах твоих кровавых вижу,

         Что музы прокляли тебя.

         Напрасно лепетал ты эллинские звуки:

         Ты смысла тайного речей не разгадал

         И на учителя безжалостные руки,

         Палач всемирный, подымал.

         Законность измерял ты силою великой —

         Что ж сиротливо так безмолвствуешь теперь?

         Ты сам, бездушный Рим, пал жертвой силы дикой,

         Как устаревший хищный зверь.

         И вот растерзаны блестящие одежды,

         В тумане утреннем развалина молчит,

         И трупа буйного, жестокого невежды

         Слезой камена не почтит.

    Между 1856 и 1858

«Пойду навстречу к ним знакомою тропою…»

         Пойду навстречу к ним знакомою тропою.

         Какою нежною, янтарною зарею

         Сияют небеса, нетленные, как рай.

         Далеко выгнулся земли померкший край,

         Прохлада вечера и дышит и не дышит

         И колос зреющий едва-едва колышет.