Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;

         Я говорю, что любить – состоянье, еще и какое!

         Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!

    1847

«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»

         Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;

         Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;

         Свободы смелый лик и томный взор любви

         Манят наперерыв желания твои.

         Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы

         Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы

         Давно прочел, давно – и разгадал с тех пор,

         Где жертву новую твой выбирает взор.

         Несчастный юноша! давно ль, веселья полный,

         Скользил его челнок, расталкивая волны?

         Смотри, как счастлив он, как волен… он – ничей;

         Лобзает ветр один руно его кудрей.

         Рука, окрепшая в труде однообразном,

         Минула берега, манящие соблазном.

         Но горе! ты поешь; на зыбкое стекло

         Из ослабевших рук упущено весло;

         Он скован, – ты поешь, ты блещешь красотою,

         Для взоров божество – сирена под водою.

    Июль 1847

«Ее не знает свет, – она еще ребенок…»

         Ее не знает свет, – она еще ребенок;

         Но очерк головы у ней так чист и тонок,

         И столько томности во взгляде кротких глаз,

         Что детства мирного последний близок час.

         Дохнет тепло любви – младенческое око

         Лазурным пламенем засветится глубоко,

         И гребень, ласково-разборчив, будто сам

         Пойдет медлительней по пышным волосам,

         Персты румяные, бледнея, подлиннеют…

         Блажен, кто замечал, как постепенно зреют

         Златые гроздия, и знал, что виноград

         Сбирая, он вопьет их сладкий аромат!

    1847

«Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег…»

         Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег

         Всегда и чист и свеж! Царица тайных нег,

         Луна зеркальная над древнею Москвою

         Одну выводит ночь блестящей за другою.