Уже засыпая, Оливия подивилась, как можно так жить. Вроде бы они вместе и в то же время совершенно друг другу чужие!
Наутро она сама приготовила завтрак. Обычно это делала горничная, но Оливия решительно взяла на себя ее обязанности, хотя понимала, что Виктория ни за что бы так не поступила. Но это казалось такой малостью!
Тем не менее Чарлз заметил перемены в жене. Она стала заботиться о нем и сыне, и это втайне ему нравилось. Только вот Джефф как‑то странно посматривал на мачеху. Оливия тоже заметила взгляд, устремленный на ее руку, но в этот момент она как раз держала полотенце, чтобы прихватить сковороду и не обжечься. Она знала, что высматривает Джефф. Ничего, родинка очень мала, и, если постоянно следить за собой, мальчик ничего не заметит.
– Учись хорошо и слушайся учителя, – машинально велела она, но намеренно не нагнулась, чтобы поцеловать Джеффа. И Чарлзу ничего не сказала на прощание. Нужно быть осторожнее. Виктория наверняка не слишком нежничала по утрам.
Чарлз не знал что и подумать, когда, вернувшись, застал жену дома. Джефф вообще ошалел, увидев, как она чинит отцовские носки.
– Что это ты делаешь? – выпалил он, и Оливия густо покраснела.
– Олли научила меня штопать.
– Но ты никогда этого не делала!
– Ну, если так и дальше будет продолжаться, твоему отцу придется ходить на работу босиком, – улыбнулась она, и Джефф, засмеявшись, принялся набивать рот печеньем с молоком, прежде чем идти делать уроки. До каникул оставался всего месяц, и ему не терпелось вырваться на свободу.
Остаток недели пролетел без особых событий. Оливия почти не разговаривала с ними и следила за каждым своим словом и поступком. Нужно получше узнать Чарлза и Джеффа. Одно дело – приезжать в гости, и совсем другое – постоянно жить в доме. Любой неверный шаг – и ее разоблачат. И в пятницу Оливия с величайшим облегчением узнала, что Джефф собирается переночевать у друга, а Чарлза пригласил на ужин иногородний клиент. Правда, он пригласил адвоката с женой, но Чарлз знал, как она ненавидит подобные сборища.
Она была безмерно рада остаться в одиночестве и порыться в вещах сестры. Понять, какие книги любит читать Виктория, какие статьи вырезает, прочесть письма и приглашения от нью‑йоркских знакомых. Кто знает, чего Виктория не успела ей сказать?
За этими мирными занятиями время прошло довольно быстро, но вскоре после девяти ей стало не по себе. Такое ощущение, что она теряет равновесие, словно ноги ее не держат. Неужели она заболела?
Вскоре у нее ужасно разболелась голова, и виски невыносимо ломило. Странно, ни жара, ни озноба, и утром она прекрасно себя чувствовала. К тому времени как вернулся Чарлз, она была в постели, и он сразу же заподозрил неладное: уж очень бледной была жена. И выглядела отвратительно.
– Может, ты съела что‑то? – участливо предположил он. Чарлз тоже устал, но был доволен: переговоры прошли удачно, и он заполучил нового клиента.
– Не знаю, – выдавила Оливия, с трудом превозмогая головокружение. Комната медленно вертелась перед глазами.
По крайней мере мы твердо знаем, что ты не беременна, – саркастически бросил он, но Оливия не потрудилась ответить – слишком плохо ей было. Ночью она долго не могла уснуть, а когда наконец забылась, увидела во сне, что тонет. Девушка проснулась, чувствуя, что задыхается. Она безуспешно втягивала воздух и, поняв, что сейчас умрет, вскочила. Чарлз сонно пошевелился и сел в постели.
– Что с тобой? – промямлил он, и Оливии удалось качнуть головой. Он быстро вскочил и принес ей стакан воды. Оливия сделала глоток, закашлялась, и Чарлз торопливо помог ей сесть.
– Не знаю, что случилось… я видела сон…
Она не успела рассказать, в чем дело, как внезапная волна паники нахлынула на нее и подхватила. |