|
Я купался в солнечных лучах, мягкий теплый воздух ласкал меня, я забавлялся веселой игрой среди колышущейся травы и лакомился соком сладких зеленых листьев. Я сделал все что мог. Я парил на своих крыльях и пел свою песню. Теперь я поблагодарю господа за былые солнечные дни и умру». Сказав это, он заполз под побуревший лист и встретил свою судьбу так, как подобает вся-кому отважному кузнечику, и пролетавшая маленькая птичка нежно клюнула его и… справила его похороны. Когда глупый муравей увидел это, он преисполнился фарисейского самодовольства. «Мне следует быть благодарным, – оказал он, – за то, что я трудолюбив и благоразумен и не похож на этого бедного кузнечика. Пока он наслаждался, прыгая с цветка на цветок, я усердно трудился, собирая запасы на зиму. Теперь он мертв, а я буду благоденствовать в своем теплом доме и ку-шать все те вкусные вещи, которые припас». Но пока он говорил это, пришел садовник с лопатой и сравнял с землею бугор, где жил му-равей, и тот остался лежать мертвым среди развалин. Потом та же милая маленькая птичка, которая похоронила кузнечика, прилетела н, подхва-тив муравья, похоронила и его. А потом она сочинила и спела песенку, смысл которой состоял в следующем: «Срывайте радости цветы, пока они цветут». Это была славшая песенка и очень мудрая. К счастью, в то время жил человек, которого птицы любили, чувствуя, что он им сродни, и научили своему языку. Он подслушал эту песню и записал, так что теперь все могут прочесть ее. Но, к несчастью, судьба – суровая гувернантка, и ей не нравится наше пристрастие к цве-там радости. «Детки, не задерживайтесь, не рвите сейчас цветы, – жричит она резким сердитым голосом, схватив нас за руну, и тащит обратно на дорогу, – сегодня нам некогда. Мы вернемся сюда завтра, и тогда вы можете рвать их сколыйо угодно». И детки послушно следуют за ней, хотя те из нас, кто поопытнее, знают, что, вероятнее всего, мы никогда больше сюда не вернемся, а если и вернемся, то цветы к тому времени увянут. Судьба не хотела и слышать о том, чтобы мы приобрели речной дом тем летом, – кстати, лето было исключительно хорошим, – но пообещала нам, что если мы будем веотн себя хорошо и скопим достаточно денег, то у нас будет речной дом в будущем году, а Этельберта и я, будучи простодушными и неопытными детьми, удовольствовались этим обещанием и верили в то, что оно осуществится. Сразу по возвращении домой мы сообщили Аменде наш план. Едва она успела открыть нам дверь, Этельберта выпалила: «Вы умеете плавать, Аменда?» «Нет, мэм, – ответила Аменда, даже не поинтересовавшись, почему к ней обратились с по-добным вопросом. – Я знала только одну девушку, которая умела плавать, да и та утонула». «В таком случае вам необходимо скорее научиться, – продолжала Этельберта.-Теперь, если вы захотите прогуляться с вашим молодым человеком, вам сперва придется немного проплыть. Мы больше не будем жить в обыкновенном доме. Мы намерены поселиться на лодке посредине реки». В этот период Этельберта считала своей главной задачей всячески удивлять н шокировать Аменду, и главным источником ее огорчений было то, что это никогда ей не удавалось. Она ожидала многого от своего сообщения, но девушка осталась совершенно спокойной. «Вот как, мэм», – ответила она н заговорила о другом. Полагаю, результат был бы тот же, если б мы сообщили Аменде, что намерены жить на воздушном шаре. Аменда была (всегда крайне почтительна в обращении. Но, сам не знаю, как и почему, она умела дать почувствовать Этельберте и мне, что мы – двое детей, которые играют и притворяются взрослыми н женатыми, а она просто ублажает нас. Аменда прожила у нас около пяти лет, – пока молочник, скопив достаточно денег для того, чтобы приобрести собственную лавочку, не стал для нее подходящей партией, – но ни разу она не изменила своего отношения к нам. |
