|
Но никогда я не знавал, и, надеюсь, никогда больше (об этом я молю небо утром и вечером) мне не придется испытать лета, подоб-ного прожитому нами в этом чертовом речном доме. По утрам нас будил дождь. Он врывался через окно, заливал нашу постель и, проникнув в кают-компанию, обходил ее с мокрой шваброй. После завтрака я пытался работать, но щелканье града по крыше над моей головой вышибало какую бы то ни было мысль из мозгов, так что, бес-плодно просидев час-другой, я швырял в сторону перо, разыскивал Этельберту, и мы, надев плащи и вооружать зонтиками, отправлялись на прогулку в лодке. В полдень мы возвращались, переодевались во что-нибудь сухое и садились обедать. После полудня дождь, как правило, усиливался и мы с полотенцами и одеялами в руках бе-гали взад и вперед, пытаясь помешать воде затопить жилые помещения. Во время чаепития ка-ют-компанию обычно освещали раздвоенные молнии. Вечера уходили на уборку, а потом мы поочередно отправлялись в кухню погреться. В восемь часов вечера мы ужинали и, пока не на-ступало время ложиться в постель, сидели, закутавшись в пледы, прислушиваюсь к раскатам грома, вою ветра и плеску волн, тревожась, уцелеет ли в эту ночь наш понтон. Иногда к нам приезжали погостить знакомые – пожилые, раздражительные люди, обо-жающие тепло и комфорт; люди, которые отнюдь не стремились к увеселительным прогулкам даже при самых благоприятных обстоятельствах, но которых наша глупая болтовня убедила, что день проведенный на реке, будет для них райским отдыхом. Они прибывали к нам, промокнув насквозь, и приходилось рассовывать их по разным уг-лам и оставлять в одиночестве, чтобы они могли переодеться в мою или Этельбертнну одежду. Но Этель и я в те дни были стройными, так что эти подлые люди средних лет в нашей одежде выглядели прескверно и чувствовали себя несчастными. Потом мы приглашали их в гостиную и пытались занять разговорами о том, как приятно мы провели бы время, будь погода хорошей. Но они отвечали только «да» и «нет», а иногда ог-рызались. Вскоре беседа замирала, и мы продолжали сидеть, читая газеты недельной давности и покашливая. Как только их собственное платье высыхало (мы неизменно жили среди испарений сохну-щей одежды), они настаивали на немедленном отъезде, и это казалось мне несколько невежли-вым после всего, что мы для них сделали. Переодевшись, гости спешили домой, чтобы еще раз промокнуть на обратном пути. Обычно несколько дней спустя мы получали от кого-либо из наших родственников письмо с сообщением, что оба пострадавших чувствуют себя хорошо, насколько возможно, и обещают прислать нам приглашение на похороны в случае рецидива. Единственным нашим утешением и заботой в долгие недели затворничества был откры-вающийся из окна вид на реку с проплывающими мимо нас маленькими открытыми лодочками, где находились ищущие развлечений горожане. Глядя на них, мы размышляли, какой ужасный день они Прожили (или проживут, – в зависимости от обстоятельств). До полудня они плыли вверх по реке – молодые люди со своими возлюбленными; племян-ники, вывозившие богатых старых тетушек; мужья и жены парами или в нечетном количестве; изящно одетые девушки с кузенами; энергичного вида мужчины в сопровождении собак; молча-ливые великосветские компании; шумливые мещанские компании; вечно ссорящиеся семейные кампании, – лодка за лодкой они проплывали мимо нас, промокнув, но не теряя надежды, пока-зывая друг другу пальцем на голубые просветы в небе. По вечерам они возвращались промокшие до нитки и унылые, говоря друг другу разные неприятные слова Лишь одна чета – единственная из многих сотен, которые мы наблюдали, – возвращалась обратно после испытания в хорошем настроении. Он усердно греб и пел, повязав носовой платок вокруг головы, чтобы не унесло шляпу, а она улыбалась ему, стараясь одной рукой удержать зонтик, а другой управлять лодкой. Можно найти только два объяснения того, почему люди бывают веселыми на реке во время дождя. |
