|
Дверь была заперта. «Это вы, Аменда?» – крикнул я через замочную скважину. «Да, сэр, – услышал я приглушенный ответ. – Будьте добры, выпустите меня. Ключ лежит на земле около двери». Я нашел его в траве на расстоянии примерно одного ярда от домика и выпустил ее. «Кто же запер вас здесь?» – спросил я. «Я сама, сэр, – отвечала Аменда. – Я заперлась изнутри и выпихнула ключ через щель под дверью. Я не могла не сделать этого, сэр, иначе я ушла бы вслед за этими проклятыми солдатами. Но я надеюсь, что я не доставила вам беспокойства, – прибавила она, – я оставила завтрак приготовленным на столе, сэр». Глава XI Я не могу сказать точно, сколько еще нашего – к счастью, не слишком драгоценного – вре-мени посвятили мы своему замечательному роману. Перелистывая загнувшиеся на уголках страницы этого растрепанного дневника, я вижу, что отчеты о последних собраниях были беспорядочными и неполными. Проходит несколько недель без единой записи. Затем следует устрашающее деловое собрание, на котором присутствовали Джефсон, Мак-Шонесси, Браун и я и которое было «открыто в 8.30 вечера». В котором часу это собрание было «закрыто» и к чему оно привело, в нашей летописи, однако, не сказано, хотя на полях можно различить написанное карандашом: «3 ф. 14 ш. 9 п, – 2 ф. 6 ш. 7 п., с итогом в 1 ф. 8 ш. 2 п.». Несомненно, что финансовые результаты этого вечера были не особенно благоприятны. Тринадцатого сентября мы, должно быть, внезапно почувствовали необыкновенный прилив энергии, ибо я прочел, что мы «решили немедленно начать первую главу», причем слово «немедленно» было подчеркнуто. После этого судорожного усилия мы отдыхали до четвертого октября, когда принялись обсуждать, «будет ли это приключенческий роман или психологический», не придя, впрочем, – насколько это можно заключить из дневника – ни к какому решению. На том же собрании Мак рассказал про человека, который на аукционе случайно купил верблюда. Но подробностей этого рассказа я не записал, – может быть, к счастью для читателя. Шестнадцатого числа мы все еще спорили о характере нашего главного действующего лица, и из записи видно, что я предложил в герои человека типа Чарли Басвелла. Бедный Чарли! Теперь я не понимаю, почему он тогда ассоциировался у меня с образом ге-роя. Очевидно, не из-за каких-либо его героических черт, а просто потому, что он всегда был страшно мил. Я до сих пор помню его залитое слезами мальчишеское лицо (оно так навсегда и осталось мальчишеским), когда он сидел на школьном дворе и топил в ведре с водой трех белых мышей и ручную крысу. Я сидел по другую сторону ведра и тоже ревел, помогая ему придерживать крышку от ка-стрюльки над несчастными зверюшками, и таким-то образом и началась наша дружба, началась и стала расти. Над гробом этих убитых грызунов Чарли принес торжественную клятву никогда больше не нарушать школьных правил, не заводить ни белых мышей, ни ручных крыс, но направлять всю свою энергию на то, чтобы слушаться учителей и доставлять своим родителям хотя бы небольшую радость в возмещение расходов по его образованию. Два месяца спустя атмосфера нашего дортуара стала нам казаться скорее странной, чем приятной, и следствие обнаружило, что Чарли превратил свой сундучок в клетку для кроликов. Когда его поставили лицом к лицу с одиннадцатью прыгающими на четырех ногах свидетелями и напомнили его прежние обещания, то он объяснил, что кролики – не крысы. Запрещение держать кроликов он расценил как новое тяжелое правило, которому он должен подчиняться. Грызунов унесли, и какова была их дальнейшая судьба, мы никогда не узнали точно, но через три дня нам подали к обеду паштет из кроликов. Для успокоения Чарли я принялся убеждать его, что, может быть, это и не его кролики. |
