|
Начальство всегда найдет за что ругать, в крайнем случае, за нечищенную обувь. Вдобавок сейчас везде хозрасчет, а вытрезвитель за счет него существовал всегда, и борьбу с пьянством, несмотря на весь идиотизм, никакой дурак пока не отменял. Именно так «дурак» сказал начальник, отпуская ребят из кабинета. А если приказ командира — закон для подчиненного, то нечего думать об умственных способностях того, кто отдает такие приказы. Хотя Агафонов и Наливайко считали Перегончука не меньшим дураком, чем его непосредственное начальство. Сам капитан думал о своих подчиненных аналогичным образом. И все были друг другом довольны. Поэтому милиционеры сели в машину с твердым намерением исполнить в этот вечер свой долг до конца.
Да, Леонид не мочился у дерева, не валялся у вздувшихся перед асфальтовой скорлупой корней, не пел песни и ни к кому не приставал. Но он был пьяным. Трезвый человек не станет пачкать такое дорогое пальто о мокрое дерево. Так рассудили Агафонов и Наливайко. Пьяный, в дорогом пальто. Иди знай, может спер у кого. Иногда с такого задержания ого-го-го какие дела раскручивались… — Ханыга? — коротко спросил Леню один из ребят, не надеясь получить утвердительный ответ. Сейчас клиент начнет буянить, обижаться, делать трезвый вид. Нынче все такие говорливые насчет разных свобод. И это даст возможность ласково завести тепленького в машину и отправить по назначению. Разве трезвый будет орать слова из Конституции? Никогда. Это Агафонов и Наливайко знали по собственному опыту, а также со слов капитана Перегончука. — Художник, — почти твердым голосом произнес Леонид, нащупав более основательную точку опоры. — Понятно, — добродушно согласился Агафонов. Все они художники. Иногда такое художество сотворят, хоть стой — хоть рядом падай. — Видать, художник, — подтвердил Наливайко, пристально следя за тем, как Леонид пытается найти на шее удавку галстука со свежим масляным пятном. — Ты, наверно, Репин? — Ага, Репин, — нагло осклабился пьяный и ехидно поинтересовался. — Автограф дать? От пьяного можно всего ожидать. Некоторые даже пытаются лезть в драку. Но такого нахальства Агафонов и Наливайко не предвидели. А главное — не смогли стерпеть и осторожно проводили Леню в автомобиль. — Домой повезете? — благодушествовал Леня, мгновенно разморенный окутавшей его теплотой, от чего начал пьянеть по второму разу. — В дом родной, — подтвердил Наливайко, врубая скорость. А Агафонов непродуманно ляпнул: — Тверезитель. Леня с достоинством попытался выпрямиться и начал свои рассуждения: — Что, ребята, жить надоело красиво и вкусно? Везите, везите… Завтра вас всех вызовут. Я вам покажу. Будете знать, кого хватать… Агафонов и Наливайко на всякий случай усомнились: а может, действительно художник? Сейчас мода такая художником называться кому не лень — и писателям, и этим режиссерам. В прошлый раз наподобие не совсем чтобы пьяного парни из их отделения на улице остановили — и прямиком в дом родной. А тот, оказалось, получил какое-то лауреатство и отмечал его с такими людьми, что начальник по телефону три дня извинялся. А потом называл подчиненных такими словами, которыми их обычно характеризуют клиенты вытрезвителя. «Ну и шут с тобой!» — подумал водитель Наливайко и без обсуждения острого вопроса с Агафоновым круто изменил маршрут. — Ты чего? — спросил напарник. Хотя он догадывался, куда собрался гнать Наливайко, но на всякий случай не подавал вида. — К нам, — раскрыл секрет изменения маршрута водитель. — Пусть начальство разбирается. Вдруг он точно художник? — Репин? — почему-то хихикнул Агафонов. |
