— …обходят кровать и начинают щекотать с другого бока…

— Забудьте о тех сенаторах, которые вложились в нефть, и вот перед вами три демократа: первый — истовый христианин из Библейского пояса, этого они подставили с помощью красивого кувейтского мальчика; у второго была долгая интрижка с кувейтской принцессой, только не с той, которая ныла насчет фальшивых инкубаторов, а с другой…

— …и тут спящий снова переворачивается на другой бок…

— Ну а третий сенатор (это все правда, я ничего не выдумываю, на хрен оно мне надо) заявил, что он ошибся при голосовании, потому что в тот день у него жутко болела голова.

— Вот и все. Арабы делают ноги, наутро чувак просыпается, а простынь тю-тю. Блестяще, черт побери! Это…

— Вот так оно и вышло: туда входят янки, за ними британцы, бе-бе-бе — и мы в пустыне, вдыхаем во всю грудь обедненный уран.

— Это еще что такое? — спрашиваю я.

— Перышком! Блестяще. Это…

— Что? Обедненный уран? Тут тоже целая история, приятель. Но ты врубаешься, о чем я вообще? Одна рекламная кампания, два перепихона и одна мигрень. И кто же тут мудаки, спрашивается? А? А? Кто?

Сказав это, Отто не подмигивает, нет, зато оттягивает указательным пальцем нижнее веко и сверлит меня голубым глазом — и тут я понимаю, кто это со мной болтает. Не знаю, долго ли он там просидел, в смысле, в Отто, но это точно араб. Я отворачиваюсь.

— Все путем, Шеймас?

— Порядок, Отто. Увидимся, сынок.

Отто старается приглядывать за мной. Мне няньки не нужны, но он то и дело проверяет, все ли у меня в норме. Он рассказал мне про обедненный уран. Растолковал, что это за штука. Я даже не знал, что мы его использовали. Это объясняет и те вспышки в пустыне, и почему трупы иракцев так скукоживались, хотя их ботинки были целехоньки. Мне ведь это долго не давало покоя. Но этого мало. По словам Отто, все болячки, которых я нахватался в последние годы, пошли оттуда же. Он говорит, многие американские солдаты подали иски, но их правительство не признает, что все дело в обедненном уране. Так же, как и наше.

Ну не знаю. Просто не знаю.

Отто выпускают на волю чуть раньше меня. Я скучаю по нему. Он классный мужик. Раз в неделю приходит ко мне на свидание. Носится с идеей, когда я выйду, основать на паях со мной охранное агентство.

Но мои мигрени все чаще, и нутро болит все сильнее. Когда я наконец получаю условно-досрочное, Отто забирает меня у ворот. Отвозит в паб под названием «Песочник» — то-то и оно. Угощает обедом и пивом, и мы толкуем насчет нашей охранной фирмы. Мы собираемся назвать ее «БТ Секьюрити», имея в виду бронетехнику, но как бы не напрямки. Мы оба знаем, что это туфта, — ничего у нас не выйдет. Но мы завелись и обсуждаем название, делая вид, что все будет пучком.

Вдруг как гром среди ясного неба после семи пинт пресного «Куража» Отто выдает:

— Ты веришь в зло, а, Шеймас? Веришь?

— А?

Я замечаю, что у него дергается нога.

— Нас поимели на последней раздаче, приятель. Выдолбали и высушили.

— Уймись, Отто.

— Слушай, Шеймас, у меня нервы на пределе. Твоему здоровью кранты. А ради чего? Мы же там вообще были не нужны.

— Да уж. Называется, хорошо провели время, а?

У Отто трясутся руки. Он стучит по столу пачкой сигарет:

— Прости, дружище. Давай еще по одной. На посошок, давай?

Больше мы не вспоминали о «БТ Секьюрити». Отто получил компенсацию за артрит. Пытался и мне помочь со всеми этими анкетами и документами, но доктора, похоже, решили, что все болячки у меня от головы, так что мне ничего не перепало.