Вскоре подошла Мэнди.

— Пить будем или как? — спросила она.

Разумеется, я не мог сказать ей, что Лин — четвертая из пяти девушек, ведь пятой была сама Мэнди.

Мы уселись рядом с ее подругами, которые о чем-то бодро щебетали, но если Мэнди тут же втянулась в их треп, то я хранил молчание. Они решили, что я просто не в духе, но я был огорошен известием о том, что стряслось с Линди. Мэнди и прочие девушки вовсе не были бесчувственными. Просто они не видели во всем этом математического уравнения и уж точно не считали Мэнди одним из его оккультных слагаемых.

Когда бар закрылся, мы, как обычно, вернулись к Мэнди. Она пошла в ванную, а я скрутил косяк. Разгоряченная спиртным, она не стала одеваться, а пустилась танцевать вокруг меня нагишом, чтобы хоть немного развеселить. Я по-прежнему сидел за столом на жестком стуле. Мэнди включила какую-то музыку и начала изображать стриптиз; дым от косяка струился вверх, но мое настроение не поднималось. Мэнди отобрала у меня самокрутку, затянулась, выпустила мне в лицо клуб дыма и снова вставила косяк между моих пальцев.

Потом она забралась ко мне на колени и принялась тереться промежностью о мое бедро. Музыка закончилась. Мэнди слезла и сердито посмотрела на меня, уперев руки в боки. Затем, не сказав ни слова, выключила магнитофон и забралась в постель.

А я, наверное, еще битый час просидел на этом стуле. Когда я собрался ложиться, Мэнди уже спала. Я выключил свет и стал потихоньку, чтобы ее не разбудить, залезать под одеяло. Но так и не посмел опустить голову на подушку. Я неотрывно смотрел на Мэнди, размышляя, какие страдания или проклятия на нее накликал. Верно, это сделал не я, а Фрейзер, однако именно я соединил обрывки чернокнижных познаний в тот страшный ритуал. Я увяз в этом деле по самую макушку, да так, что не могу даже рассказать ей об этом. Я должен защитить ее, стать на пути зловещей тени, что сгущалась вокруг нее, но как?

Так я и остался сидеть, склонившись над ее нежным и хрупким телом, оберегая ее сон, чувствуя себя угрозой, но вместе с тем и защитником, каменной горгульей на контрфорсе, чей искаженный лик скрывает ночная тьма.

Я понял, что должен сделать.

ГЛАВА 22

Мы расправились с десертом. Сладость крем-карамели лишила меня воли к сопротивлению, и я уже готов был поцеловать Ясмин. Мне хотелось слизнуть сахар с ее губ. Меня по-прежнему притягивала ее рука, безмятежно лежавшая на столе, и я мечтал прикоснуться к ней, но только без последствий. Я огляделся в поисках официанта.

— Вина уже хватит, — сказала Ясмин.

— Хватит?

— Да. Знаешь, почему я предложила пойти в этот паб?

— Считается, что в подвале захоронены останки Тома Пейна.

— Вот-вот. «Права человека». Том Пейн — мой герой. Владелец этого дома когда-то забрал его кости из братской могилы в Нью-Йорке. Он планировал торжественно похоронить его здесь, но не успел, потому что разорился. Дом продали, а останки Тома так и остались в подвале. Замурованные.

— И как это связано со мной?

— Да никак. Разве что ты тоже замурован в подвале. Как и Том.

Я рассмеялся, но в то же время наморщил лоб:

— Что-что? Так, теперь мне точно надо выпить.

Я махнул рукой, подзывая официанта.

— В список Тома Пейна я добавила еще одно неотъемлемое право.

— А именно?

Официант, хорошенький юноша с курчавыми волосами и глазами цвета изюма, подошел к нам, картинно сложил руки, склонился к столу и улыбнулся ему как родному. Ясмин его даже не заметила.

— Право быть затраханным до полусмерти красивой женщиной, которая на тебя запала.

Я остолбенел. Это получилось само собой: пытаясь избежать ее пронзительного взгляда, я посмотрел на официанта, словно теперь был его черед высказаться.