Я негодую! Я плачу! Не могу видеть, как дешево ценится жизнь! И когда я барахтаюсь в гуще этих лидеров, которые никакие не лидеры, этих бесов, сокрытых в душах мужчин и женщин, у меня есть только одно противоядие — моя человечность и мой гнев.
Бесы питаются нами, куда ни глянь. Причмокивают, упиваются. До жути неторопливо пережевывают. Только иллюзия любви сулит защиту, да и та трещит по швам. И я знаю, что даже Ясмин, которая пришла ко мне под маской любви, населена беспощадными бесами и лишь дразнит меня ложной надеждой.
Словом, когда я подходил к пабу «Ситти-оф-Йорк», одному из старейших лондонских постоялых дворов, где собирался встретиться с Эллисом, я весь кипел. По слухам, в этом пабе… Да ну, к черту слухи, просто сам Эллис выбрал это место — большой сумрачный зал с барной стойкой, разбитый на тесные клетушки со столиками. Признаться, мне сложно вообразить человека, который захотел бы уединиться с Эллисом в тесной клетушке. А еще меня грызла мысль о том, что однажды он сидел так с Ясмин.
Эллис меня уже ждал.
— Билли, — сухо, иронично и утонченно сказал он, взмахнув пустым стаканом, — мне один большой виски. И не жалей льда.
Подлинная цель этой встречи состояла в том, чтобы отвлечь Эллиса от «Гордости и предубеждения». Я собирался осторожно выпытать у него, какие антикварные книги он хотел бы приобрести в будущем, а затем, возможно, «подыскать» ему нужный экземпляр; кроме того, я мог заронить в его голову пару названий книг, которые, как мне якобы известно, появились на рынке. То, что сказала Антония, спутало мне все карты, и теперь общество Эллиса казалось особенно противным. Но я должен был обхаживать его, чтобы не упустить сделку и погасить заем, который взял для «Гоупойнта».
— Ну ты и прохвост! — сказал он, когда я поставил его скотч на стол. — Ты и твой узкоглазый педик. Эй, ты лед забыл!
Я взглянул на него, приподняв бровь. Мало того что он дрянной стихоплет, так еще и расист-гомофоб.
— Классный пиджак, Эллис. Армани?
Он пожал опиджаченными плечами:
— Как долго вы собирались это продолжать? Ваша парочка?
— Годами, наверное, если бы кто-то не сдал нас.
— Да уж, не повезло. — Он отвел взгляд, чтобы глотнуть виски. — Жаль, что шило вылезло из мешка.
Я уставился на него. Неужели он не догадывается, что я знаю, кто навел на нас журналиста?
— Понятия не имею, как им удалось нас раскрыть. А потом они еще откопали черновики в моей мусорке.
— Ага, я читал в воскресных газетах. Потрясающе.
Точно. Он думает, что я не знаю!
— Дело в том, что я-то никому не рассказывал. Ни единой душе.
— Правда? — сказал он. И посмотрел на меня честными, широко открытыми глазами. — Значит, это был кто-то из твоего самого ближнего круга.
— С чего ты взял?
— Ну ясно же: именно они наизусть знают твою манеру говорить. Коронные фразочки. Характерные словечки. Стоило хорошенько прислушаться — и они тут же обнаружили бы все это в затейливо-просторечном слоге Джеза Сингха.
Этот подонок только что растолковал мне, как он нас вычислил. Причем явно получал от этого удовольствие. Глумился надо мной.
— Возможно, ты прав.
Я размышлял, как бы подловить его насчет Ясмин. Заставить его признаться, что он знает про нас с ней. Я решил рискнуть:
— А как поживает та красивая девушка, что была с тобой в «Музейной таверне»?
— Ах эта? — Он подавил притворный зевок. — Ясмин? Без понятия. Она ничего, но слегка чокнутая.
— Правда? Опасное дело.
— Ага, стремная — из тех, что вешаются на каждого встречного. |