Она пытается улыбаться, но эта улыбка похожа на жуткий оскал. Не жалей ее, не жалей. Пусть сучка расколется.

– Что ты можешь рассказать? Все, что у тебя есть – слово Шлауссен, – парирует она. – Думаешь, я не смогу снова завладеть ее жалкой душонкой? Да она у меня в кармане. Я столько всего могу наболтать про нее, про тренера, про тебя…

Моя рука взлетает так быстро, что я вскрикиваю от неожиданности, когда бью ее по лицу.

Но она даже не морщится. Ее глаза становятся чернее тучи, она опирается на стену, вытирает щеку о мокрую плитку, и голубые звезды размазываются по виску.

– Он сказал, что ненавидит себя за то, что сделал, – тихо и угрюмо произносит она.

Я не сразу понимаю, что речь идет об Уилле.

– Как будто я была грязью, в которой он испачкался, – она кладет руку на затылок и с неестественным спокойствием поглаживает его, как будто движется в рапиде. – Да кто он такой, чтобы говорить так обо мне?

С ее ресниц осыпаются блестки.

Я вспоминаю выражение его лица на фотографии.

– Ты бы видела, как он на меня смотрел, – говорит она. – Совсем как ты сейчас.

Я не знаю, что ответить.

– А потом, когда мы увидели их вместе, – продолжает она, – как они упивались своим спариванием. Ничего вокруг не замечали, а ты смотрела на них, как зачарованная.

Я вдруг узнаю прежнюю Бет – ту, с которой мы играли на детской площадке, на школьном дворе. Бет, которая приходила ко мне ночевать со спальным мешком. Бет с ленточками на велосипеде. Бет, которая запрещала мне ночевать у Кейти Лернер и всегда караулила меня у дома в день, когда я возвращалась с летних каникул. Которая была ростом мне по плечо, но всегда стояла за меня горой. А я за нее. Мы были одним целым.

– Но Бет, теперь тебе это не нужно, – говорю я и качаю головой. – Ты можешь остановиться.

Ее лицо неуловимо меняется, и она смотрит на мои руки на своих плечах. На голубые кисти, покрытые коростой краски.

– Я сделала это ради нас, – произносит она. – Ради тебя, Эдди. Кто-то должен был это сделать. А я всегда первой лезла в бой.

Я опускаю руки, смотрю на нее и не понимаю, что она имеет в виду.

– Но знаешь, что самое странное, Эдди? Оказалось, что из нас двоих опасна именно ты, – ее голос выравнивается. К ней возвращается сила.

Она проходит мимо, держась за искалеченное левое ухо.

– Ты всегда была жестокой, бесчувственной. Изворотливой. Просто не признавалась себе. Ты всегда делала, что хотела.

И она уходит.

Я слышу, как она насвистывает в раздевалке и поет надломленно, но звонко:

– «И вонзился кинжал в мою бедную спину».

Глава 31

Мы выстроились, как солдаты на плацу. Окидываю быстрым взглядом наши ряды: мы как пятнадцать клонов одной и той же девчонки. Наши глаза сияют, на нас голубые топы и мини-юбки с серебряным кантом, ноги в отбеленных кроссовках расставлены, волосы зализаны в одинаковые конские хвосты и стянуты блестящими голубыми бантами.

Наши взгляды прикованы к женщине в красной футболке и очках с зеркальными стеклами. Она сидит высоко, с левой стороны трибун. Будет жаль, если не она окажется скаутом: ведь мы выкладываемся ради нее.

Суеверная Рири тихонько напевает себе под нос, тычет костяшками пальцев в мой кулак.

Грохот тридцати ног разносится по залу, сотрясает наши тела. Мы расходимся и выстраиваемся буквой V.

Бет стоит впереди. Лицо в полосах синей краски. Сейчас она действительно похожа на кровожадную принцессу из племени дикарей, кем, собственно, и является.