– Руки вверх – П! – кричит она и дает нам сигнал. – Одна рука вниз – О! – опускает руку, описывает круг бедрами, пружинит. – Б, Е, Д, А!

Смотрю на нее, и меня охватывает целый вихрь эмоций, которым нет названия. Она стоит в ослепительно-белых кроссовках, ноги вместе, руки по швам, подбородок гордо вздернут, взгляд направлен в зал, зрители ревут от восторга, топают ногами. На ее лице безупречная счастливая улыбка, татуировка-молния блестит на высокой скуле, она прекрасна.

На запястье – браслет с подвеской. Она подняла его с пола в душевой.

– Мы «Кельтов» порвем, мы «Кельтов» убьем, ради победы на смерть мы пойдем!

– Там не такие слова, – бормочет Бринни Кокс, как будто Бет перепутала строчки.

– Ради победы на смерть мы пойдем! – еще раз выкрикивает Бет.

Я знаю эти слова, но не помню, откуда. Однако на раздумья нет времени.

Рири, Пейдж и я рассыпаемся по углам и делаем серию сальто. Зал кувыркается перед моими глазами. В ушах шумит океан.

У меня все получается прекрасно, и вот Бет оказывается рядом, а я ее страхую. Минди и Кори поднимают ее, синхронно подхватывая под стопы. Она стоит на их ладонях, вытянув руки вверх.

Бет кричит, я смотрю на нее и вижу, что у нее дрожит подбородок и бьется жилка на шее.

Она плачет, но я одна это замечаю. Потому что кроме меня никто не видел, как плачет Бет. Ее лицо – как самая прекрасная в мире вещь, расколовшаяся надвое. Алмаз, покрывшийся паутиной трещин.

– Тренер! – вскрикивает Тейси. – Она пришла!

Я поворачиваю голову и отказываюсь верить своим глазам. Но она действительно здесь. В мягкой кофте с капюшоном и конопляных брюках для йоги, с волосами, собранными в тугой пучок.

Тренер.

Мой тренер.

Кажется, она что-то говорит, а может, нет. Но мы все знаем и без нее: мы делаем наши фляки синхронно, симметрично, не нарушая строй. Потом свистит свисток, на поле выскакивают парни, а мы бежим к ней.

Мы все бежим к ней.

Я смотрю на Бет, на ее расколотое лицо и ничем не могу ей помочь.

Я ничего не могу поделать.

В раздевалке свежо. Тренер открыла окна длинной железной палкой.

Мы все близки к тому, чтобы опуститься на колени, как те футболисты с Юга, что перед матчем всегда читают молитву.

Мысленно мы все склоняемся перед ней.

Тренер, вы нас не бросили!

– Я рада, что я сейчас с вами, – говорит она очень тихо, но, даже несмотря на гул и крики, доносящиеся из зала, мы слышим каждое слово. – Мне так повезло, что я здесь. И я имею в виду вас всех, до единой. Мои бесстрашные женщины.

У меня сжимается горло. Ах, тренер!

Кто-то берет меня под руку. Это Рири, ее кудряшки дрожат, рядом с ней Эмили: стоит, облокотившись о шкафчик, нога все еще закована в пластиковый сапог. Мы стоим, повернув головы, окружили ее кольцом, и каждая ловит взгляд ее ясных глаз, смотрит в ее чистое лицо, слушает ее чистый голос.

Как может то, над чем мы смеемся там, за пределами спортивного зала, все то, что вызывает у нас презрительные взгляды, все, что мы считаем ерундой, так глубоко трогать нас сейчас? Это все благодаря ей.

– По ряду причин сегодняшний день запомнится нам всем, – произносит она, и ее голос едва заметно дрожит, но мне кажется, что никто, кроме меня, этого не замечает. – Сегодня последний матч сезона. Итог долгих месяцев упорных тренировок. И когда все закончится, я хочу, чтобы вы рассказывали об этом дне с гордостью, задирали рукава и с гордостью показывали свои шрамы и говорили о том, чего достигли сегодня.