Сейчас у неё момент эпилептической материнской любви, которая сопровождается такой же эпилептической ревностью. И в этой эпилепсии она забыла, что она моя мать, она ведёт себя как самка, у которой увели принадлежащего ей «по праву» самца. Это не значит, что завтра её не отвлечёт от этого какая-нибудь более насущная потребность и она не переключится на неё, благополучно забыв о нас с тобой, как забывают о неприятных, но не трагических событиях.
Ника понимала, что Арсений знает свою мать гораздо лучше, чем она, но не могла отделаться от ощущения, что некий сгусток чёрной физической энергии навис дамокловым мечом над её головой. Над их с Арсением судьбой. И ей было страшно. И она знала, какого рода был этот страх.
Дело в том, что если уж она кого-то любила, то начинала тосковать по объекту своей любви прямо в его присутствии. И чем дальше, тем больше.
Ника всю жизнь помнила свои первые «сознательные» слёзы. Она проснулась среди ночи от потрясшего её во сне ужаса — умер её папа, её солнце, её волшебный мир. И она вдруг всем своим маленьким существом осознала неизбежность того, что это когда-нибудь случится. Она его потеряет. Ей придётся жить без него. Ощущение будущей неотвратимой потери было настолько сильно и невыносимо для её детского сознания, что, чтобы освободиться от этого чувства, она приказала своему сердцу разорваться прямо сейчас и умереть первой, чтобы никогда не пережить этой потери в реальности. Но в шесть лет так просто не умирают. Включились защитные силы организма, и Ника, обливаясь слезами, провалилась в сон-обморок.
С тех пор всё своё детство, всю юность, она жила с этим подспудным животным страхом смерти, который не касался ни её самой, ни матери, а только отца.
И освободилась она от него только тогда, когда это произошло в реальности, в день его кончины. Ей только что исполнилось восемнадцать. На его похоронах она не могла даже заплакать — так велика была боль потери. Больше того, Ника смутно почувствовала нечто, даже похожее на освобождение — она перестала бояться смерти. Самое страшное уже случилось.
И вот теперь, когда она встретила Арсения, это чувство вернулось. Оно было таким же иррационально-детским, огромным, мистическим и тоже касалось только одного человека на свете — Арсения.
И она поняла, что любовь — это и есть страх потери, который равняется страху смерти.
Арсений часто просил её рассказать «про всё самое главное», что произошло в её жизни до него. И она рассказала ему то, чего не рассказывала никому, никогда. Свою главную тайну.
ххх
Многим, включая её мать, казалось, что безграничная доброта отца шла от слабости его характера. Но Ника видела его совсем другими глазами. Это все остальные были по сравнению с ним слабыми и ущербными. А доброта отца шла от какого-то тайного знания, высшей мудрости и, главное, от абсолютного благородства его души. Единственным ориентиром в жизни для него была совесть. Этот человек был абсолютно не способен на зло. Его мозг, его душа, его мысль были устремлены в космос, в тайны мироздания. Самым большим его сожалением было то, что он не смог в своё время получить нужного образования, чтобы оперировать не только философскими, но и математическими, астрофизическими терминами. Он сам выучил два языка (английский и немецкий), чтобы получать информацию из первоисточников, проводил много времени в библиотеках и обитал в каких-то своих мирах, что не мешало ему кормить семью и дюжину своих подчинённых. Он был директором небольшого, но известного всему городу, пошивочного ателье, которое обслуживало известных артистов и ленинградских модниц. При этом он никогда не чувствовал никакого несоответствия между своим призванием и своей «земной» профессией и умудрялся, «витая в облаках» быть, в то же время, виртуозом пошивочного дела. Он чувствовал заказчика «на глаз» и умел наслаждаться как процессом, так и результатом своего труда. |