— Оно принадлежало твоей маме.

— И что она с ним делала?

— Она на нем играла. Хотела стать певицей.

— А хорошо она пела?

Отцу было нелегко признать это. "Красивый голос. Но в конечном счете ей нравилось не петь, а наряжаться как шлюха и торчать в музыкальных забегаловках, чтобы ее там клеили. Я пробовал продать его, но покупателя не нашлось"

Некоторое время Кристиано ходил в гараж и пытался освоить инструмент. Но у него со слухом было еще хуже, чем у отца.

Порывшись в сложенных штабелями коробках, Кристиано отыскал старую одежду. Сняв ветровку, он натянул изъеденный молью свитер и джинсы. Затем умылся в мойке и привел в порядок волосы. Хотел поглядеть, в каком состоянии его физиономия, но зеркала в гараже не было.

Кристиано запер гараж и направился в дом.

Проблемой была распухшая губа. Имелась еще и ободранная спина, руки в ссадинах, ушибленная нога, но это не так бросалось в глаза.

Вторая проблема, которая на самом деле была не проблема, а трагедия, — где взять тысячу евро. Ну, об этом лучше будет подумать потом, в спокойной обстановке, потому что он все равно не имел ни малейшего понятия, как ее решать.

Сейчас он должен был, моля Бога, что отец спит или залил глаза, войти в дом, неслышно, как кошка, подняться по лестнице и юркнуть в свою комнату.

Он сделал глубокий вдох. Еще раз поправил одежду, открыл дверь и тихонько прикрыл ее за собой.

В гостиной горела только лампа у телевизора. Все остальное растворено в полутьме.

Отец, как обычно, валялся в шезлонге. Кристиано был виден его бритый череп. На диване спиной к нему сидел Четыресыра. Спят? Он подождал, чтобы понять, разговаривают они или нет. Тишина.

Хорошо.

Он на цыпочках направился к лестнице. Затаив дыхание, поставил ногу на первую ступеньку, затем на вторую, но не заметил лежащих на ступенях молотка и клещей, и те с шумом грохнулись вниз.

Кристиано стиснул зубы, обернулся и в это же мгновение услышал с трудом ворочающего языком отца:

— Кто там? Это ты, Кристиано?

Ругнувшись про себя, Кристиано ответил, вовсю пытаясь изобразить спокойный тон:

— Да, я.

— Привет! — махнул рукой Четыресыра.

— Привет.

Отец медленно повернул голову — застывшая маска в синих бликах от телеэкрана.

— Ты дома, что ли, был?

Кристиано, застыв как статуя, впился в поручень:

— Да.

— Свет в твоей комнате вроде не горел.

— Я спал, — выдал он наудачу.

— А.

Пронесло. Набрался достаточно, чтобы не интересоваться тем, что делает сын. Кристиано поднялся еще на одну ступеньку.

— Там мортаделла еще оставалась. Сделаешь мне бутерброд? — попросил Рино.

— А сам не можешь сходить?

— Нет.

— Да ну, чего тебе стоит?

— Давай я схожу, — вызвался Четыресыра.

— Нет, ты сиди, где сидишь. Если отец просит сына принести мортаделлу, сын идет и приносит ему мортаделлу. Такой порядок. А то на кой тогда сыновья? — Отец повысил голос. Ara, либо он не в духе, либо у него болит голова.

Кристиано, фыркая, спустился обратно и пошел за мортаделлой. В пустом холодильнике одиноко лежал последний кусочек.

Кристиано положил колбасу на хлеб. Стараясь держаться в тени, подошел к отцу.

Но в то самое мгновение, когда Кристиано протягивал ему бутерброд, судьба опять ополчилась на него. По телевизору какой-то тип ответил на вопрос на двадцать тысяч евро, и на экране одновременно вспыхнули две тысячи миллионвольтных лампочек, залив комнату светом.

От вспышки Кристиано зажмурился, а когда снова открыл глаза, выражение отцовского лица переменилось.