Кто-то разбил стекло, ну случайно. «Кто это сделал?» — допытывается классный руководитель. А разве встанет кто-либо из подростков и скажет: «Вот он разбил стекло!» Классный руководитель ведь тоже должен понимать, что ребята проявляют своего рода мужество, не выдавая товарища, и готовы без колебаний принять коллективное наказание. Но нет, он все же пристает то к одному, то к другому: «И ты не видел, кто разбил стекло?» «Нет, не видел!» «Ты тоже не видел?» «Да, не видел!» «Так кто?» «Не скажу!» А тот, «шпион», тайком сообщит ему, кто разбил стекло, и хотя усилиями подростков стекло в окно уже вставлено, тем не менее виновник наказывается. И вот тогда подростки ведут свое расследование, кто мог выдать товарища.

Ну, как, нравится вам эта картина, которую иные педагоги могут назвать управляемым, целенаправленным воспитательным процессом? Мне она конечно, не по душе, она противоречит моим представлениям о воспитании, которое организовывается педагогом. И потому не буду способствовать тому, чтобы кто-либо из моих ребятишек превратился в «шпиона». Перейдет он в старшие классы, окончит школу, выйдет в жизнь. Кем он будет на работе — на заводе, в колхозе, в учреждении? Кляузником, озлобленным на людей человеком, вот кем, а не Новым Человеком, которого мы хотим воспитать. Как может педагог воспитывать и формировать детский коллектив, имея в этом коллективе своих «шушукающихся» с ним информаторов? Этим ведь он подрывает доверие детей друг к другу и, что более важно, ставит самого себя вне детского коллектива.

Нет, лучше научу своих ребятишек, как защищать товарища, как самим справляться со своими проблемами. Я чувствую влияние детского коллектива, который уже приобретает отчетливые контуры. Дети сами восстанавливают порядок и при этом принимают меры, чтобы я не узнал, как это случилось. Что, они боятся меня и потому скрывают что-то от меня? Да, они боятся, но не меня, а того, чтобы не огорчить меня, не причинить мне боль. Они заботятся обо мне, говоря языком педагогики, занимаются самовоспитанием. Вот чему я радуюсь.

В общем, я не буду иметь своих информаторов. Зачем они мне? Я и без всяких специальных информаторов знаю каждое движение моих детей. Знаю потому, что я педагог и интуитивно могу догадываться, с кем что произошло, кого что волнует, чем занят коллектив детей. Это во-первых. Знаю еще потому, что у меня сто глаз и сто ушей и педагогическую наблюдательность я развиваю в себе постоянно. Это во-вторых. В-третьих же, я для моих детей свой человек, я член коллектива. Они просто оберегают меня от лишних волнений и потому не доводят до меня информацию о всех происшествиях в коллективе. Зато они без всякого стеснения обсуждают в моем присутствии все проблемы, которые их волнуют, порой и меня привлекая к обсуждению этих проблем. Вот я и знаю все, что мне необходимо знать для воспитания моих ребятишек.

А доверие их я завоевал не без труда. Я завоевал его на основе взаимности. Я часто рассказывал им о своем детстве — «Когда я был маленький...» Рассказывал о том, как шалил, и они смеялись, рассказывал, как мучила меня совесть, когда мой необдуманный поступок причинял кому-то неприятность.

— Я был тогда во II классе. Было лето, шла война, и мама отправила меня в деревню, к дедушке и бабушке...

Представьте себе: на улице осенний дождь, погода скучная, мы находимся в классной комнате, они расположились как хотят, некоторые стоят рядом со мной, а я сижу на маленьком стульчике, и урок чтения прерывается. Рассказ о дедушке, о котором мы только что спорили, унес меня в воспоминания детства. Дети слушают меня с большим интересом и ясно представляют своего учителя в коротких штанишках, тоже неугомонного и шалуна. Я рассказываю с грустью, иронизируя над собой, и они тоже — то смеются, то грустят.

— Дедушка готовился опрыскивать виноградники специальной жидкостью против заболевания листьев.