Изменить размер шрифта - +

Точно, какая-то старушенция. Мало того, что глуховатая, так еще и скаредная. Боится, что разговор с далекой Индией ее разорит.

– Это не та Индия, в которой слоны и чай, – вздохнув, привычно объяснила я. – Не страна. Это та Индия, которая родная сестра Казимира. Индия Кузнецова.

– О! А вы любите своего брата?

Изначально некомфортный разговор приобретал неожиданный оборот, превращаясь в сеанс совсем уж неуютных философских исканий.

На тот вопрос, что был задан мне с шокирующей прямотой, я не могла однозначно ответить уже лет тридцать. С тех пор, как научилась говорить.

Люблю ли я Зяму? Хм…

Можно спросить, любит ли собака кошку, кошка мышку, а слонопотам поросят. Наши же с братцем взаимоотношения всегда были гораздо сложнее, чем в мире животных. Конечно, я его люблю – с одной стороны. А с другой – иной раз просто убила бы, например прямо сейчас!

– А в чем, собственно, дело? – я уклонилась от ответа и перешла в наступление.

– Дело в том, что Лизонька его назвала, – как-то очень многозначительно сказала моя собеседница.

Я не ведала, кто такая Лизонька, но прекрасно знала Зямину любвеобильность и резонно, как мне показалось, предположила:

– Что, у них родился мальчик?

– У кого? – прозвучало после паузы.

На том конце трубки тоже наметилась тенденция к глубокомысленной задумчивости.

– У этой Лизоньки и Зямы?

Тенденция укрепилась.

– Какой мальчик?

– «А был ли мальчик?» – подсказала я логичную реплику. – Если не было, то кого тогда назвала ваша Лизонька? И как она его назвала? Надеюсь, не в Зямину честь – Казимиром? Намучается пацан с таким-то именем.

– Слушайте, какой пацан?!

– Ну, Лизонькин! И Зямин, разумеется, если, конечно, он не чей-нибудь другой.

Тут я подумала: люблю я брата или нет, а защищать его от наветов и нападок все же буду!

И спросила с подозрением:

– Что там за Лизонька, не знаю, можно ли доверять ее словам?

– Так она же все записала! – голос в трубке вновь преисполнился воодушевления.

– Что – все? Дадите почитать?

Мне всегда была интересна личная жизнь старшего брата.

– А вот это уже деловой разговор, – одобрила мою любознательность собеседница. – Значит, так. Пять тысяч долларов наличными, и дневник ваш, а иначе его следователь читать будет. Вам это надо?

– Не знаю, – честно ответила я, упустив нить беседы.

Какой следователь? Какой дневник?

И главное – какие пять тысяч долларов?!

У меня таких денег не было. А жаль.

– Возможно, они есть у Зямы? – услужливо подсказал мой внутренний голос. – Раз уж эта дама вымогает именно такую сумму?

– Но за что? – спросила я вслух.

Я-то имела в виду – за что такие деньги? А собеседница поняла меня по-своему и гневно фыркнула:

– По-вашему, не за что? По-вашему, убийство – это так, пустячок?!

Тут я ненадолго онемела, а она решительно договорила:

– Завтра в двадцать ноль ноль у памятника Пушкину, приходите одна и с деньгами. И никому ни слова! – и положила трубку.

Я озадаченно почесала гудящей трубкой затылок, перекосив тюрбан из полотенца, немного поразмыслила, ничего не надумала и пошла будить спящего Зяму.

Он притащился домой под утро и на бровях, кои от этого изрядно разлохматились, как и Зямины буйные кудри, которым я в очередной раз позавидовала. Повезло братцу: у него такие красивые золотые локоны, а у меня на голове натуральная соломенная копна, вот где справедливость?!

– Зямка, проснись! – позвала я неласково.

Быстрый переход