Впрочем, это частности.

Когда Петя вернулся и, дрожа от нетерпения, вскрыл коробку, на него обрушился экзистенциальный кризис бытия. Словно бетонные стены схлопнулись, сжимая межушечный ганглий в абсолютный ноль.

Под ярко-красными буквами, сообщавшими читателю название книги и имя писателя, красовался небритый хмырь, похожий на похмельного Винни-Пуха. В руках хмырь держал лазерный меч, за спиной торчали плазменные стрелы, броня сверкала инфразвуком. Под ногами хмыря лежала полуобнаженная девица и высовывала язык. На заднем плане бегали какие-то маленькие зеленые червяки и рушился небоскреб.

Художник явно был трезв. После многодневного запоя и не такое может привидеться. Но только в трезвом состоянии. Белая горячка такая белая…

Второй кризис случился, когда Петя перевернул книгу и прочитал аннотацию. Прочитал, сел на пол и заплакал. Кот Лаврентий с изумлением посмотрел на хозяина. Последний раз Петя плакал, когда пересматривал фильм 'Глубокая глотка'.

Кот мягко спрыгнул со шкафа, аккуратно приземлившись мимо плачущей головы Кактусова. А потом боднул писателя в содрогающийся от рыданий бок.

Петя грустно посмотрел на кота:

— Лаврентий! Лаврик ты мой! Только ты меня и понимаешь! Посмотри, что они написали!

Кот еще раз боднул Кактусова.

— Тебе лень, котейка мой? Тогда послушай…

И Кактусов начал мелодекламировать. От голоса его дрожала Вселенная. От слов его планета Нибиру развернулась и улетела обратно. Связываться ей не хотелось с ЭТИМ…

'Когда мир на грани катастрофы, когда зеленые гадзилы гадят на Статую Свободы, а Эйфелева башня оказывается мировым древом — помощи ждать неоткуда. Лишь мерные эльфы могут выползти из своих лесов и остатками мужества вернуть миру — мир! Но кто? Кто сможет разбудить мерных эльфов, двухмерных гоблинов, трехмерных гномов и четырехмерных троллей? Только Он — штрафбат империи на просторах пространств! И пусть льется кровь!'

Кот вздрогнул и ушел перекапывать лоток. Это его успокаивало.

Петю же могло успокоить лишь одно. Звонок в издательство.

Звонить он стал не абы кому, а сразу генеральному директору. Ибо.

Соединили его с ГенДиром после долгих уговоров. Наконец, Аурум Мидасович Плюшкин соизволил ответить. Бас его был бархатен, а интонации вальяжны.

— Але?

Нет, не так. Вот так:

— Алиео…

Петя долго и путано объяснял Плюшкину в чем, собственно, закавыка. Тот долго слушал. Потом спросил:

— А вы кто?

— Да Кактусов я! Кактусов!

— А вы что, наш автор? — удивился бархатный бас.

— Я даже гонорары у вас получаю!

— Это вы зря… Сейчас попробуем что-то исправить. Переключу вас на главного редактора, он порешает.

И переключил.

А главный редактор Кошельков мгновенно отнекался от мерных эльфов.

— Это же хорошо, хорошо… Эльфы как эльфы. А чем они не устраивают?

— У меня в книге нет эльфов! Нету! Ни мерных, ни безмерных!

— Это зря, зря… Вы знаете, читатель любит эльфов. Особенно мерных. Мерный эльф, знаете ли, есть основа современной литературы. В парижской палате мер и весов утверждают, что эльф длиной один метр и объемом один декалитр есть концентрация эмн…

Тут Кошельков запутался в определениях и тенденциях, чем Кактусов и воспользовался:

— Я учту, учту. В следующей книге у меня будут мерные эльфы. Но в этой то их нет!

— Это плохо, плохо… Этот вопрос надо как-то решать, решать… Давайте так, мы будем готовить переиздание, хорошо? Вы поработаете над ним и вставите своих эльфов.