— Ловко придумано, — сказал Антонио.

— Если они заметят дым, то, пожалуй, догадаются, что при такой жаре мы можем разводить огонь только для того, чтобы готовить пищу, а нужно, чтобы они думали, что мы терпим в ней недостаток.

— О, что касается этого, капитан, то я вам скажу, что в настоящее время они думают, что вы питаетесь воздухом или поедаете друг друга.

— Дураки! — сказал капитан, пожимая плечами.

Антонио молча отнес на свой счет произнесенную брань, вошел в грот и внимательно осмотрел его; постучал пальцем по стене, и стены ответили глухим гулом, явно свидетельствуя о своей толщине; топнул ногой о землю, и никакой отзвук не обнаружил скрытых сводов; поднял глаза и не заметил никаких отверстий, кроме одного, естественного, через которое выходил дым. В очаге еще оставался огонь, а по обеим сторонам очага стояли два грубо сработанных тагана, поддерживающих ствол карабина, который заменял вертел.

— А это что за отверстие? — спросил Антонио, указывая пальцем на пролом, который он сначала не заметил.

— Это наш чулан для провизии, — сказал начальник.

— И он, конечно, наполнен припасами? — с оттенком сомнения в голосе спросил Антонио.

— Да. Впрочем, можешь сам взглянуть.

Поднявшись на носки, Антонио смог заглянуть в пролом и увидел там еще несъеденную часть сегодняшнего барашка, две или три куропатки и несколько небольших птиц.

— Черт возьми, капитан! — воскликнул Антонио. — Вы имеете поставщиков, знающих толк в еде.

— Да, — ответил капитан со смехом, — бедняги стараются, словно на себя.

Антонио посмотрел на Жакомо с таким видом, будто хотел сказать: «Черт меня возьми, если я хоть что-нибудь понимаю во всем этом!» Но Жакомо, казалось, не понял этого вопросительного взгляда и, выйдя из пещеры, продолжал прогулку, Антонио пошел за ним. Он опять вернулся к мысли, что крестьяне, пользуясь ночью, доставляли шайке продовольствие.

Остальная часть дня прошла без всяких разговоров о кухне и о съестном. Очевидно, всякий боялся, затея подобный разговор, по-настоящему пробудить голод, который в глубине желудка каждого из разбойников уже давал себя чувствовать.

В девять часов вечера капитан назначил Антонио стать на стражу. Тот взял карабин, надел пояс с патронами и сделал движение, чтобы занять свой пост, но, вдруг остановившись, спросил:

— Капитан, если кто-либо подойдет ко мне, велите стрелять?

— Конечно, — ответил Жакомо.

— А если бы это были…

— Кто?

— Вы понимаете…

— Нет.

— Друг, например.

— Друг? — повторил капитан. — Дурень! Что же он к нам с неба спустится? Мы слишком хорошо спрятаны, чтобы он мог к нам придти по земле.

Ночь прошла спокойно, и ни друг, ни недруг не смутили бдительности Антонио. С наступлением дня капитан приказал его сменить. Антонио пришел на площадку, чтобы услышать, как капитан по-вчерашнему скажет одному из товарищей: «Твой черед». И, как вчера, назначенный ушел, не говоря ни слова, в сопровождении других.

Антонио едва стоял на ногах от утомления: он не отдыхал в течение двух суток. Отыскав небольшую тень, Антонио сделал себе из вереска подушку, завернулся в свой плащ и проспал со сжатыми кулаками, пока его не разбудили и не позвали обедать.

Трапеза на этот раз была так же, как и вчера, из очень вкусной дичи. Антонио опять отметил ту же правильность дележки, то же изобилие воды, то же отсутствие хлеба.

На следующий день повторилось то же самое. Наконец, прошло шесть дней, а Антонио, обедая все эти дни в определенный час, еще никак не мог догадаться, каким образом чудодейственная кладовая пополняла свои запасы.