– В этом лесу слишком много деревьев, – говорил он. – И почему мы никак не придем к этому шалашу?

Ева Лотта хотела бы ответить на этот вопрос. Она была согласна с Расмусом, что в этом лесу слишком много деревьев. И слишком много невысоких каменистых бугорков, которые нужно перепрыгивать, слишком много бурелома и валежника, преграждавшего путь, слишком много кустов, хвороста и веток, царапавших ноги. И слишком мало шалашей. Там был всего один-единственный шалаш, о котором она так горячо мечтала, но его было никак не найти. Ева Лотта почувствовала разочарование. Она представляла себе, что шалаш будет легко найти, но теперь она начала сомневаться в том, что ей вообще когда-нибудь удастся его отыскать. А если они даже и найдут его, окажутся ли там Андерс и Калле? И вообще, вернулись ли они на остров после того, как спасли бумаги профессора? Тысяча случайностей могла им помешать. В конце концов они с Расмусом, возможно, одни на острове – и еще киднэпперы. При одной мысли об этом Ева Лотта жалобно застонала.

– Милый, милый, Андерс, милый, дорогой Калле, будьте в шалаше, – в тихом отчаянии молила она. – И помогите как можно скорее найти его.

– Все только черника да черника, – сказал Расмус и сердито посмотрел на черничник, доходивший ему до колен. – Я хотел бы кусочек жареной свинины.

– Еще бы, – согласилась с ним Ева Лотта. – Но, к сожалению, в лесу не растет жареная свинина.

– Бр-р!… – выразил свое неудовольствие Расмус. – И еще я хотел, чтобы со мной были мои лодочки из коры, – продолжал он, вернувшись тем самым к предмету, занимавшему его весь день. – Почему мне не позволили взять с собой лодочки?

«Чудо-юдо», – подумала Ева Лотта.

Она пустилась в лес на свой страх и риск только для того, чтобы спасти его от ужасной судьбы, а он тут ноет из-за жареной свинины и игрушечных лодочек!

Но, не додумав свою мысль до конца, она уже раскаялась и порывисто обняла мальчика. Он ведь такой маленький, к тому же такой усталый и голодный – ничего удивительного, что он хнычет.

– Понимаешь, Расмус, – сказала она, – я как-то не подумала про твои лодочки…

– Значит, ты дура! – безжалостно заявил Расмус.

И уселся в черничнике. Он не собирался идти дальше. Никакие просьбы и мольбы не помогали. Ева Лотта уговаривала его напрасно.

– Может, шалаш где-то совсем близко, может, надо пройти еще совсем, совсем немножко!

– Не хочу, – ответил Расмус. – Ноги у меня совсем сонные!

Ева Лотта на какое-то мгновение засомневалась, сможет ли она удержать рыдания, подступившие к горлу. Но потом, стиснув зубы, уселась в черничник и, прислонившись спиной к большому валуну, притянула к себе Расмуса.

– Посиди со мной и отдохни немного, – сказала она.

Вздохнув, Расмус растянулся на мягком мху, положив голову на колени к Еве Лотте. Казалось, он принял твердое решение никогда больше не двигаться. Сонно мигая, смотрел он снизу вверх на Еву Лотту, а она думала: «Пусть поспит часок, может, потом будет легче!» Она взяла его руки в свои, и он не сопротивлялся. Тогда она стала тихонько напевать ему. Он заморгал глазами, честно пытаясь не заснуть и следя глазами за бабочкой, порхавшей над черничником.

– На нашей лужайке черника растет… – пела Ева Лотта.

Но тут Расмус запротестовал:

– Лучше бы спела: «На нашей лужайке свинина растет…»

И тут же заснул.

Ева Лотта вздохнула. Ей тоже хотелось бы заснуть. Ей хотелось задремать и проснуться дома, в собственной своей кровати, и с радостью обнаружить, что весь этот ужас ей просто приснился. Грустная и встревоженная, сидела она в черничнике, чувствуя себя ужасно одинокой.