– Где же эти бумаги? – полюбопытствовала Ева Лотта.

– Я спрятал их, – ответил Калле, – и не собираюсь говорить куда.

– Почему?

– Пусть лучше только один человек знает об этом, – сказал Калле. – Мы еще не в полной безопасности. И пока мы здесь, я ничего не скажу.

– Правильно, – согласился Андерс. – Завтра мы все узнаем. Подумать только, завтра мы снова будем дома! Вот будет здорово! Верно?

Расмус придерживался другого мнения.

– Гораздо лучше в шалаше, – возразил он. – Я хотел бы остаться тут навсегда-навсегда-навсегда. Но мы можем побыть здесь хотя бы несколько дней.

– Нет уж, спасибо, – отозвалась Ева Лотта, содрогаясь при воспоминании о страшных минутах в лесу, пережитых из-за Никке и Блума.

Необходимо было, как только рассветет, убраться с острова. Сейчас они были под защитой темноты, но днем за ними снова будут охотиться. Ведь Никке сказал, что он обыщет каждый кустик на острове. И у Евы Лотты не было ни малейшего желания дожидаться, пока Никке их поймает.

Незаметно дождь прекратился, и маленький клочок неба, видневшийся сквозь входное отверстие в шалаше, усеяли точки звезд.

– Мне надо немного подышать свежим воздухом перед сном, – заявил Андерс и выбрался из шалаша. Вскоре он тихонько позвал остальных. – Выходите, кое-что увидите!

– Что же ты видишь в темноте? – спросила Ева Лотта.

– Я вижу звезды, – сказал Андерс.

Ева Лотта и Калле взглянули друг на друга.

– Неужели он стал таким сентиментальным? – забеспокоился Калле. – Надо нам выйти к нему.

Друг за другом они выползли через узкое входное отверстие. Расмус чуточку заколебался. В шалаше было так светло: Калле и Андерс подвесили свои карманные фонарики к потолку. Здесь было светло и тепло, а в лесу – темно, темноты же он хлебнул досыта.

Но потом он перестал колебаться. Там, где будут Ева Лотта и Калле, там нужно быть и ему. Похожий на маленького зверька, который осторожно высовывает мордочку из норки, он выполз на четвереньках через входное отверстие.

Они стояли молча, тесно прижавшись друг к дружке. А наверху, на иссиня-черном, как сажа, небе горели звезды. У ребят не было желания говорить, и они только стояли, вслушиваясь в темноту. Никогда прежде не доводилось им слышать громкого ночного шелеста леса, по крайней мере они никогда не прислушивались к нему так, как сегодня. А ночной шелест леса напоминал глухую и необычную мелодию, от которой щемило сердце.

Расмус взял Еву Лотту за руку. Все это так непохоже на то, что ему случалось переживать раньше, и поэтому он и радовался, и одновременно боялся. И потому хотел чувствовать чью-нибудь руку в своей. Но вдруг он понял, что все это ему нравится. Деревья так чудно шелестели, и лес, несмотря на темноту, нравился ему. Нравились Расмусу и маленькие добрые волны, которые издавали такой красивый плеск, когда бились о скалы; а больше всего ему нравились звезды. Они так ярко светились, и одна из них дружелюбно подмигнула ему. Запрокинув голову назад, он смотрел прямо на эту дружелюбную звездочку и, сжав руку Евы Лотты, мечтательно сказал:

– Подумать только, как должно быть красиво в самом небе, если так красиво на его изнанке.

Никто не ответил ему. Никто не произнес ни единого слова. Но в конце концов Ева Лотта наклонилась и обняла его.

– Ну, Расмус, пора спать, – произнесла она. – Ты будешь спать в шалаше, в лесу. Это здорово, не правда ли?

– Да-а,– уверенно ответил Расмус.

Он забрался в спальный мешок рядом с Евой Лоттой и лежал там, размышляя о том, как он близок к тому, чтобы стать Белой Розой. Спрятав носик в руку Евы Лотты, он вздохнул с чувством глубокого удовлетворения и почувствовал, что хочет спать.