Повернув голову к окну, он внезапно увидел Синяева, который, совершенно одетый, сидел в кресле. Рядом с ним, в другом кресле, сидела Дьеньи.

– Георгий! – тихо позвал Широков.

Синяев и Дьеньи вскочили при звуке его голоса.

– Наконец‑то! – воскликнул Синяев. – Дьеньи, позовите Гесьяня.

Девушка выбежала из комнаты.

– Что со мной случилось?

– Что‑то скверное. Ты потерял сознание на стадионе.

– Давно это было?

– В полдень; разве ты забыл? А сейчас глубокая ночь.

– И ты не спишь из‑за меня?

– Что с тобой, Петя! Как я могу спать? Здесь находятся все наши друзья, члены экипажа звездолета, Дьеньи со своим отцом, Гесьянь, Бьесьи, Женьсиньг, Зивьень и многие другие. Твой обморок взволновал всю Каллисто. Как ты себя чувствуешь?

Широков не успел ничего ответить. В комнату вошли Гесьянь, Синьг и какой‑то незнакомый каллистянин, с глубокими морщинами на лице.

– Это какой‑то знаменитый врач, – успел шепнуть Синяев на ухо Широкову. – Его зовут Бьиньг. Его вызвали с другого материка Каллисто.

Трое врачей подошли к Широкову. Синьг сел на край постели. Гесьянь предупредительно подвинул кресло для Бьиньга, а сам остался стоять у изголовья Широкова.

– Напугали вы нас, Петя, – сказал Синьг, словно не зная, с чего начать разговор. – Как вы себя чувствуете сейчас?

– Совершенно нормально, точно проснулся после крепкого сна.

– Совсем скверно! – неожиданно сказал Бьиньг.

– Наоборот. – Широков не понял, к чему относилось восклицание старого каллистянина. – Совсем хорошо!

– Вот это и плохо, – последовал ответ Бьиньга. – Если бы вы проснулись больным, было бы хорошо.

– Я вас не понимаю.

– Опыт, на котором вы так настаивали, – сказал Гесьянь, – окончился плачевно. Этого надо было ожидать. А то, что вы чувствуете себя нормально, еще хуже. Значит, наше предположение верно.

– Объяснитесь!

– Причина вашего обморока – Рельос, его лучи, непривычные для вас.

– Но, ведь у нас на Земле каллистяне нисколько не страдали от лучей Солнца, которые так же непривычны для них. То, что со мной случилось, не похоже на тепловой удар.

– Рельос и Мьеньи, – вмешался Бьиньг, – разные звезды. Дело не в том, что лучи Рельоса несут больше тепла, а в том, что они более активны. Вам ясно, что это значит?

Он говорил ворчливым тоном и чем‑то напомнил Широкову Штерна.

– Допустим, что ясно.

– Надо было послушаться Гесьяня, задержаться на Сетито дней на сто, потом на Кетьо дней на двести и только тогда прилетать на Каллисто. Надо было как следует привыкнуть к лучам Рельоса там, где они слабее.

– Но что же все‑таки случилось со мной? – спросил Широков.

– Случилось то, что на ваш организм оказала вредное влияние какая‑то составляющая лучей Рельоса, которой, по словам вашего товарища, нет у Мьеньи.

– Если так, то почему же это вредное влияние сказалось на мне одном?

– По‑видимому, организм вашего товарища менее восприимчив к нему. Но и с ним случится то же самое, что случилось с вами. Это неизбежно.

Широков вспомнил, как несколько раз Синяев жаловался ему на недомогание, симптомы которого совпадали с тем, что испытывал он сам. Давно следовало сказать об этом Гесьяню. Здесь была допущена большая ошибка.

– Что же надо делать, по‑вашему? – спросил он. – И чем нам грозит пребывание на Каллисто?

Последняя фраза вырвалась как‑то невольно, и Широков с ужасом понял, что сам же допускает возможность покинуть планету, с которой они, в сущности, еще и не начали знакомиться.