Из кварцевого песка торчал полузаметённый кристалл. Сразу ослабевшей рукой он выдернул его и положил на ладонь.

Кристалл был чист и прозрачен — ни песчинки к нему не пристало. Казалось, что он вобрал в себя прохладу ночи и свет утра, да вот ещё слабенькую желтизну воды — или это река в нём отражалась? Крупный, тут уже не караты, тут уже граммы…

Задохнувшийся Рябинин бежал к Маше с протянутой рукой — она даже ойкнула, опасаясь какого-нибудь сверчка или ужонка. Но тут же глаза её блеснули не хуже кристалла.

— О-о!

— Я обещал…

Она взяла камень нежно, как птенца. Он лежал на ладони, пожелтев ещё заметнее — от её загара, от янтарных непросохших капель, от карих глаз… Маша, перевидевшая разных кристаллов, смотрела на него с беззвучным восторгом.

— Сколько каратов? — спросил он.

— Много.

— Чистой воды?

— Не совсем чистой…

— Но алмаз?

— Нет, Серёжа.

— Неужели кварц?

— Топаз, полудрагоценный камень. Откуда он тут?..

Радость отпустила Рябинина.

— Огорчился?

— Не драгоценный, а полу-…

— Ты, Серёжа, как тот португальский офицер…

— Какой офицер?

— Жил в середине прошлого века и нашёл алмаз в семьсот каратов. Стал богатейшим человеком. Им даже полиция заинтересовалась: не украл ли? Но комиссия определила, что это топаз. Офицер не поверил и убил всю свою жизнь, доказывая, что владеет алмазом. Кончил он плохо.

— Я плохо не кончу, — буркнул Рябинин.

— Какая красота! — она гладила прохладные грани. — Память о первой твоей экспедиции.

— Топаз не мой.

— А чей же?

— Твой.

— Как мой?

— Я дарю, я обещал.

— Нет, такой дорогой подарок не приму.

— Тогда я швырну его в воду.

Маша поверила голосу и лицу — швырнёт. Она взглянула через кристалл на солнце, рукой отвела ото лба ведомые только ей мысли, привстала на заскрипевшем песке и поцеловала Рябинина — не в щёку и не в губы, а куда-то в краешек губ.

Рябинин омертвело смотрел в потухший кристалл, стараясь оторваться от прошлого и вернуться в этот кабинет. Оторваться… Можно ли, нужно ли?.. Да и не оторвался ли он давно и наглухо? Оторваться — значит, потерять. Хочешь быть свободным — носи дешёвые костюмы. Нет, хочешь быть свободным — потеряй память.

Он тронул пальцами холодные грани. Ни тепло комнаты, ни отражённый луч не согрели кристалла…

Рябинин вырос среди русских озёр, грибных березняков и тропок во ржи. В юности жил в картофельных полях Новгородчины, в её болотистых речушках и насупленных ельниках. В приморской тайге он был своим для сопок, быстрожёлтых рек и зарослей дикого винограда. В Казахстане его душа растворилась в ветрах, в запахах трав и степных просторах… В те времена он жил в природе и с природой, не очень её замечая, как не замечаешь того, в неизменности чего уверен.

Рябинин рос и старел, следуя своим путём — от пользы через любопытство к любви. Была и природа в его жизни. Иногда он ездил на юг, к заваленному телами побережью; иногда выезжал за город в затоптанный лесок; иногда шёл на работу выметенными аллеями парка… Но однажды на обочине загородного осеннего шоссе он увидел ржавый пучок травы и забытую летом ромашку. И кольнуло в сердце. И пронзила ясная и горячая мысль — как много им потеряно…

Где тёплая и тишайшая речушка, у которой вместо берегов — согбенные ивы метут неспешное течение своими плакучими ветками? И блёсткие звёзды на чернущем небе, костерок среди лютиков, в чугуне кипящая вода с солью и крапивой, чтобы раки были красные… Обмелели эти речушки, или мелиораторы их высушили, или усохли они в его душе?

А где сосновые боры, в которых можно было задохнуться от жара, запаха смолы и вереска? Где еловые гривы с пещерным мраком, висячими мхами и Соловьём-разбойником, — жил там Соловей-разбойник, жил.