— До прихода Георгия всё было в норме, а после его ухода что-то случилось. Это доказательство?

Рябинин натужно молчал, как внезапно занемог, пытаясь вспомнить латинское изречение; так и не вспомнив, сказал по-русски:

— После этого не значит вследствие этого.

— Не доказательство?

— Нет, доказательство, но лишь в ряду других.

— А других нет, — заметно повеселела она.

Улыбнулся и Рябинин, сам не зная чему. Видимо, радостному лицу женщины, которое на глазах ожило красотой и надеждой. Задрожали ресницы и взметнулись арочки бровей, готовые взлететь; удивлённые губы опять стали грешными; покатые плечи покатились ещё женственнее; а щёки, неожиданно худощавые, так и заиграли сдержанной силой.

— Ну, вот и всё, — заключил Рябинин. — Жизнь продолжается.

— Я же говорила, что бог-бухгалтер следит за балансом.

— Но ваш баланс, Жанна, ещё не раз нарушится, — сказал он, спохватываясь, ибо опять предрекал.

— Следственная интуиция?

— Нет, жизненный опыт.

— Почему же он нарушится?

Рябинин замялся, но предрекать так предрекать.

— Ну, хотя бы потому, что живёте вы модой.

— Модой живут знаете сколько людей? И процветают.

— Мода для тех, кто ничего не имеет за душой. А мне показалось, что в вас теплится индивидуальность.

— Спасибо. Хоть теплится.

Отпущенная ушедшим напряжением, мысль Рябинина стала свободнее. Он придвинул листок и записал «Мода заполняет пустую душу, как мутная вода след в земле. Быть модным — значит, быть не самостоятельным».

— Про меня? — она поджала губы от якобы накатившего страха; вдруг про неё?

— Про всех.

Жанна вздохнула и не то чтобы возразила, а мягко не согласилась со всеми его словами о моде:

— Потрёпанная книжка всегда интересней новой.

— Это уж стадность.

— Сергей Георгиевич, из ваших взглядов можно гвозди делать.

— Взгляды такими и должны быть.

— Мне кажется, вы со своими взглядами чаще ошибаетесь, чем я со своими. Мода плохая… А ведь она приобщает к культуре скорее, чем филармония и библиотеки.

— Это новенькое, — беспокойно сказал Рябинин.

Откуда она, внезапная тревога? Он упёрся взглядом в стол, пробуя её нащупать в памяти. Что-то он сделал не так, сделал недавно, только что…

— Сергей Георгиевич, мода похожа на айсберг. Мы видим только верхушечку. А что мода рождает? Одно время стали модными белые пряди в волосах. Глупость? Не скажите. В идеале виделся человек много страдавший и переживший. Загар в моде. В идеале — бывал на морях, путешествовал, здоров. Книги собирает ради корешков… В идеале — начитан, интеллектуален. Машинки пишущие все покупают… В идеале — деловой человек, занятой, собранный. Пусть люди идут к своему идеалу. Сегодня корешок стоит, а завтра и книги прочтут. Сегодня машинка стоит, а завтра и роман напечатают.

Рябинин отыскал своё беспокойство: консультировал он вслепую, чего никогда не делал. Не во вред ли ей, Георгию, кому-то? В конце концов, не во вред ли законности…

— Жанна, что совершил ваш Георгий? — перебил её Рябинин непрекословным голосом.

— Его только подозревают.

— В чём?

— В краже, Сергей Георгиевич.

— В краже чего?

— Бриллианта.

— Бриллианта?

— Да, бриллианта, — с вызовом бросила она, прищуривая глаза.

— Алмаза, — тихо и только себе перевёл Рябинин.