Провалился в желанное забытье он не раньше, чем исчезло противное жжение — эхо настоящей боли, — тонкой змейкой струившееся по всему телу.

Болотная обезьянка, числящаяся в зоологических архивах Омниса как дурашница бронзовая (Pongillida durans), размером с кошку, имеет длинный цепкий хвост с кисточкой, опушенный белым мехом. В остальном же тело ее черное, с рыжими подпалинами на щеках…

Проснувшись, Макс Милиан застал в доме целую стаю понгиллид. Они не столько съели, сколько разворошили и разбросали по комнате завтрак, дожидавшийся больного на прикроватном столике… хуже того — разлили воду. Пить хотелось немилосердно.

Дом выглядел покинутым; что-то подсказывало, что нет смысла звать Палюса — никто не откликнется на слабый, измученный голос…

Собравшись с духом, Макс начал вставать. Вопреки ожиданиям, больно ему не было — остались лишь слабость и неприятное тянущее ощущение в мышцах.

…Вереща так, что закладывало уши, длиннохвостые дурашницы разбегались прочь от человека, юрко взбираясь по стенам и покидая дом сквозь одним им ведомую щель. Совсем скоро Макс Милиан остался в сумрачной отшельничьей норе один. Спустив ноги на пол, он сел и выпрямил спину. Некоторое время, пока утихал шум в голове, он пытался привести мысли в порядок. По всему получалось, что ему нанесли такие раны, после которых выжить было просто невозможно… После подобного выживают, быть может, только везунчики, такие, как Палюс…

Отрешенно, с упавшим сердцем Макс Милиан посмотрел на свои руки. Левая еще ничего, а вот правая, которой он пытался закрыться от когтистой лапы седого шута, перепахана вспухшими багровыми рубцами… вся, даже ладонь! Рука была сломана, это Макс точно помнил; теперь перелом сросся, и не слишком удачно: мизинец согнулся и закостенел навсегда, даже силой разогнуть его уже невозможно.

Но если бы только рука… Уродливые шрамы покрывали все тело; грудную клетку, казалось, пришлось собирать по кусочкам: вспомнив о перебитых ребрах, Макс обнаружил, что они, конечно срослись, но срослись как придется, выступая порой буграми.

«Должно быть, я теперь выгляжу ненамного лучше Палюса… — с невыразимой тоской подумал Макс. — Неужели… и лицо тоже?..»

С этой мыслью даже жажда отступила на второй план.

Под кроватью Макс нашел сверток с одеждой — понгиллидам он был неинтересен, а потому совсем не пострадал — и облачился в домотканые грубые штаны и рубаху, свисавшую ему до колен. Вот теперь можно идти искать свое отражение куда угодно…

Но когда Макс Милиан впервые после своего чудесного исцеления пошел, его ждал еще один удар… Разорванные сухожилия, видимо, срослись так же неуклюже, как и ребра. Ноги гнулись в коленях с трудом. Пришлось потратить немало времени на то, чтобы терпеливо раскачать их. Растяжка вышла мучительной, как на самой суровой тренировке. Только теперь Макс Милиан пытался не сесть на шпагат или сделать что-то акробатическое, а всего лишь заставить ноги разгибаться. Это было непросто…

Только через полчаса, сильно хромая, он сумел выбраться во двор. Конечно, Макс прекрасно понимал, что хмурая, наполовину вросшая в землю избушка Палюса находится не в горах Фумо посреди безлюдных ледяных пустошей, но все равно был удивлен, обнаружив себя на одном из сухих островков гигантского болота, пышно заросшего скрипучими деревьями донгор, как на подпорках, на своих длинных корнях поднимавшимися над водой.