— Это вполне соответствует моим собственным желаниям.

   — Мадемуазель Нелидофф!

   — Як вашим услугам, ваше высочество.

   — Я хочу вас представить его королевскому величеству — он заинтересовался вашим танцем.

   — Вы и в самом деле восхитительны, мадемуазель. Как вы ответите на просьбу короля подарить ему следующий танец? Если, конечно, он у вас не занят и я не повергну тем самым в отчаяние одного из ваших многочисленных поклонников.

   — О, ваше величество, что значит одно отчаяние перед лицом возможности ощутить на себе сияние Людовика XVI!

   — Но я не король-солнце, мадемуазель. К великому сожалению.

   — Солнце никогда не встаёт дважды одинаково. Каждый рассвет по-своему неповторим и радостен для всего живущего.

   — Мадемуазель, я в восторге. Вы не пишете ли стихов? Они должны выражать вас и, значит, быть прелестными.

   — Ваше величество, я не только не пишу стихов, но считаю эту область преимущественной доменой мужчин.

   — Но почему же, мадемуазель? Ведь женщины явно чувствуют и переживают всё гораздо тоньше нас, ваших поклонников и рыцарей.

   — Тоньше? Вы говорите тоньше, ваше величество? Этот ваш очередной комплимент очарователен, но он не может изменить сути дела. Для того чтобы создать произведение искусства, надо удалиться от живой жизни, а ни одна женщина на это не способна.

   — И вы чувствуете себя тем уязвлённой, мадемуазель?

   — Нисколько, сир. Это сберегает женщинам множество сил и чувств. И потом — я не считаю себя вправе лишать мужчин того, что им по праву принадлежит.

   — Что вы имеете в виду?

   — Вообразите себе, ваше величество: если вместо того, чтобы вложить нежность в прикосновение своих рук, в своё дыхание, любимая вами женщина станет размышлять над тем, как превратить её в строки, которыми станут пользоваться все...

   — Вы тысячу раз правы, мадемуазель. И вы — настоящая волшебница. Кстати, удовлетворите моё любопытство ещё и в другом. Откуда у вас такой безукоризненный французский язык? Между нами говоря, гораздо лучший, чем язык нынешней французской королевы.

   — Сир, вы неоправданно назвали меня волшебницей, а сами околдовываете эту волшебницу очарованием ваших комплиментов. Мой французский — знаете, сир, в России многие отличаются знанием этого всеми любимого языка. А в вашем сравнении с языком королевы нет ничего удивительного. Русским гораздо легче без малейшего акцента овладевать любым иностранным языком, чем, скажем, немцам. Так говорили многие. И потом дочь римского императора Франца I и самой Марии Терезии не может быть сравниваема с обыкновенными смертными. У монархов свой язык.

   — Вы ещё и владеете всеми тонкостями придворного общения, мадемуазель. Вы, вероятно, много времени проводите на паркете петербургских дворцов, не правда ли? Что касается меня, я не люблю двора и его тягостного для меня протокола.

   — Сир, мне решительно нечего вам ответить, чтобы не быть обвинённой в хитрых комплиментах. Между тем подобно вашему величеству, я равнодушна к великосветской жизни да и не имею для участия в ней особых возможностей.

   — Но ваш чин фрейлины...

   — Не означает ровным счётом ничего. Вы, вероятно, знаете, сир, в России существуют два двора — большой, принадлежащий императрице, на редкость пышный и переполненный всякого рода церемониями и празднествами, и малый, относящийся к великому князю.