Его никто не поддерживал. Он отвёл от себя все руки. Он спокойно и твёрдо прошёл все ступени и — покорился гильотине. Под дикое улюлюканье толпы. Сознания лишился только его духовник. Это зрелище для каждого, кто сохранил хоть остатки совести, было невыносимым.
— А что же королева, князь? Что королева?
— Какое это имеет значение, мадемуазель Катишь! Главное — погибла идея! К тому же она первая была повинна в подобном конце монархии — с её бесконечными интригами, вмешательством в политику — конец, к которому ведёт Россию и русская императрица.
— Ваше высочество, пусть она была виновата, и всё же разрешите князю ответить на мой вопрос.
— Да ради бога. Князь, удовлетворите любопытство нашего друга.
— Что тут сказать, мадемуазель Катишь. История Марии-Антуанетты ни в чём не посрамила историю монархинь всей Европы. Когда 10 января 1792-го Тюильрийский дворец был взят, она не потеряла ни спокойствия, ни чувства собственного достоинства. Её единственная просьба была — оставить её рядом с супругом. Вместе с ним она действительно последовала в Тампль.
— Она не могла поступить иначе!
— Она думала, как вы, ваше высочество. Но в декабре бунтовщики отделили её от супруга. Многие из них считали, что она слишком способствует поддержанию силы его духа. И только в день казни короля ей разрешили увидеть его и проститься с ним.
— Боже праведный, люди без сердца и сострадания...
— Сколько раз я доказывал вам, Катишь: чернь не имеет ни сердец, ни сострадания не только к монархам, но и к себе подобным. Чернь — стадо животных, действующее силой инстинкта.
— Ещё полгода королеве предстояло оставаться в Тампле. Вместе с сыном — Людовиком XVII. Но 3 июля Марию-Антуанетту отделили от сына. И это был первый раз, когда королева стала умолять о пощаде своих мучителей. Она была согласна на любые условия, но только вместе с сыном.
— И это, само собой разумеется, не произвело ни малейшего впечатления на палачей, не так ли, князь?
— Да, ваше высочество, они остались непреклонными. А 1 августа королева была переведена из Тампля в тюрьму Консьержери. В камере ей, королеве Франции, одной из самых прекрасных женщин мира, не было оставлено ничего, кроме расшатанной походной кровати, прорванного соломенного стула и колченого стола — для еды.
— Они предусмотрели даже такую форму унижения! О, они гораздо изощрённей в своих пытках, чем я предполагал. Им нужно прежде всего сломить человеческое достоинство, тем более достоинство монарха.
— Ваше высочество, королева, как говорят, не обратила на обстановку ни малейшего внимания. Все её мысли были не о себе — об отнятом сыне. Она молилась о нём буквально и день и ночь. Только 13 октября её поставили перед революционным трибуналом.
— Обвинения? Какие обвинения были предъявлены королеве?
— Её обвинили в измене её собственной стране, в подстрекательстве к гражданской войне. И... и в самых низких преступлениях против нравственности.
— Подонки общества на страже нравственности!
— Вот именно, ваше высочество. И надо отдать должное защитникам королевы, а их было двое — Тронсон-Дюкудро и Шово-Лагард, они блестяще разбивали каждый пункт обвинения. Они боролись за королеву как львы, в конце концов, рискуя собственной жизнью перед лицом этого ещё не насытившегося королевской кровью сброда. |