Мой помощник рассердился:

– Неужели там совсем негде проехать? Нас всего двое, а моя жена в Лондоне вот-вот родит!

– До завершения ремонта здесь проезда нет, – стояли на своем военные.

За мостом скопилась целая очередь направляющихся в Портсмут солдат и возчиков. Барак уже собрался пуститься в препирательства, но я остановил его:

– А давай-ка, Джек, сделаем из нужды добродетель и съездим в Рольфсвуд.

Мой спутник отвернулся от смотревшего на него солдата и пробормотал:

– Так поехали, – и разразился потоком ругательств, только когда оказался достаточно далеко, чтобы охранявшие дорогу к мосту люди могли его услышать.

В Рольфсвуде вновь царили мир и летний вечерний покой. Мы проехали мимо дома Батресса.

– А что ты намереваешься сделать с этим пройдохой? – спросил у меня Барак.

– То же самое, что и с Приддисом… то есть ничего. Если я начну разбираться с тем, как они с Приддисом подделывали подпись Эллен, история с изнасилованием неизбежно вырвется на поверхность. A я не думаю, что в нынешней ситуации это кому-нибудь нужно.

– Ну, во всяком случае, крылышки мы Ричу подрезали.

– Слегка. И пусть лучше мать Уэста считает, что сын ее погиб как герой.

– Интересно, что покажет дознание в отношении смерти бедного мастера Феттиплейса…

– Убийство, совершенное неизвестными лицами, я полагаю. И пусть все останется именно так.

Мы подъехали к гостинице, нашли место для ночлега и поужинали, после чего я оставил помощника в одиночестве, ибо обязан был совершить один визит.

Возле церковного дома царил привычный беспорядок. В саду царила корявая вишня в полной листве. Дверь на мой стук открыл сам преподобный Джон Секфорд. На сей раз он казался трезвым, хотя грудь его стихаря украшало оставленное пивом пятно. Он пригласил меня в дом, и там я рассказал ему все, что узнал об Уэсте и Эллен, Дэвиде и Эмме и о людях, на моих глазах умиравших на «Мэри-Роз».

Когда я закончил рассказ, снаружи уже стемнело. Хозяин дома зажег свечи в гостиной и настоял на том, чтобы мы выпили пива: на одну мою кружку пришлось три его. Дослушав меня до конца, он склонил голову на грудь, шевеля пухлыми ладонями на коленях. Наконец священник посмотрел на меня:

– Этот король трижды воевал с Францией и проиграл все три войны. И каждую из них он затевал ради собственной славы. Знаете, в церкви существует такое понятие, как справедливая война. О ней писал Фома Аквинский, хотя само учение о подобной войне много старше. Объявляющее войну государство должно перед этим использовать все прочие варианты, на его стороне должна быть справедливость, и цель войны также должна быть благородной. Ни в одной из своих войн Генри не выполнял эти условия, хотя и называет себя наместником Бога на земле.

– А в каких это войнах присутствует справедливость, мастер Секфорд? – возразил ему я.

Отец Джон нетвердой рукой поднес кружку к губам:

– В некоторых, наверное, присутствует. Но только не в войнах этого короля. – Голос его вспыхнул гневом. – Вся вина на нем, вся вина… за гибель людей на «Мэри-Роз», за гибель солдат, женщин и детей во Франции. Даже за гибель Филипа Уэста, да простятся ему его грехи!

– Я все время вижу лицо своего друга Ликона, лица всех остальных солдат… Я вижу, как они падают в воду. Вижу снова и снова… – признался я и сухо улыбнулся. – Женщина, которой я в высшей степени восхищаюсь, советует мне искать утешение в молитве.

– Она права.

– Но как Бог позволяет совершаться подобным вещам?! – взорвался я.