Джек подошел к ребенку. Мы с Гаем заглянули за плечо Джейн.

– Чудесный… чудесный малыш, – проговорил Барак, осторожно прикасаясь к крошечной ладошке новорожденного.

– Конечно, – согласился я, хотя, по правде говоря, все младенцы для меня были на одно лицо… такие крохотные старички. Впрочем, парень явно был здоров и вопил во всю глотку. Я заметил на его макушке клок светлых, как у Тамасин, волос.

Внезапно мой помощник повернулся к врачу, и на лице его проступила тревога:

– А он действительно здоров?

– Более здорового ребенка мне не приводилось видеть, – заверил его медик.

Барак снова посмотрел на своего сына и негромко проговорил:

– Подумать только, он может дожить до нового века. Только подумать… только подумать…

– Вот тебе твой Джон, – улыбнулась ему с постели супруга.

Задумавшись на мгновение, Джек посмотрел на меня и проговорил:

– Тамми, а что ты скажешь, если мы дадим ему другое им?

– Какое же? – удивилась молодая мать.

– Давай назовем его Джорджем, – попросил ее муж. – Как нашего первенца. Мне хотелось бы назвать его Джордж Ллевеллин Карсвелл. – Он снова посмотрел на меня и добавил: – В память наших друзей.

Эпилог

На кладбище задувал холодный ветер. Последние листья уже опали с веток, и порывы ветра кружили и гнали их мимо моих ног – листья пролетали с тихим шепотом. Поплотнее запахнув кафтан, я пошел к церкви. Зима пришла.

Остановившись возле могилы Джоан, я положил перед надгробным камнем последнюю розу из своего сада и постоял мгновение, стараясь понять, что сказала бы она об изменениях, происшедших летом в моем доме. Мне, как и прежде, приходилось обходиться без эконома. Я побеседовал с несколькими людьми, однако никто из них не обладал той чувствительностью, каковая, по моему мнению, была необходима для обращения с Джозефиной. Ей стало намного лучше, однако любая случайная ошибка, любое мелкое замечание повергали девушку в приступ неуклюжести. Время от времени, возвращаясь домой из Линкольнс-инн, я замечал ее в окне, со странным напряжением во взгляде рассматривавшей улицу. Понятно было, что она высматривает Колдайрона, однако что преобладало в ней – страх перед его возвращением или стремление к той защищенности, которую он создавал в ее жизни, – я сказать не мог.

Сам я вернулся к работе и был теперь рад повседневной рутине. Однако иногда, в моменты усталости, меня посещало это жуткое чувство, когда земля кренится и уходит из-под ног.

Затем я подошел к могиле моего друга Роджера. Осенние дожди оставили на мраморе надгробия темные потеки. Я подумал, что надо прислать одного из мальчишек оттереть пятна. Саймону скоро предстоит оставить мой дом, он уходит в ученики к торговцу тканями: я договорился об этом с олдерменом Карвером.

Я вспомнил про то, как после смерти Роджера хотел жениться на его вдове. За последние несколько месяцев от Дороти не было ни единой весточки. Как и от королевы, и от Уорнера. Впрочем, на это я и не рассчитывал.

Возле старой церкви была скамейка, и я сел, сбросив с нее листву. Разглядывая кладбищенскую ограду, я вспомнил июньский смотр на поле Линкольнс-инн. Французы отказались от запланированного вторжения в Англию, флот их вернулся во Францию, где все еще тянулась осада Булони: английская армия была заперта в городе, а французы стояли возле его стен. Бесполезная трата времени. По слухам, король наконец-то понял, что затеянная им война с Францией полностью провалилась, и решил заключить мирный договор в новом году.

Взгляд мой упал на кладбищенские ворота.