С двенадцати часов помощник капитана стал покашливать, и каждое его покашливание как-то странно действовало на капитана; он с каждым разом становился все возбужденней и возбужденней. М-р Сэмен был спокойнее, чем вчера, а капитан, по-видимому, искал только малейшего предлога, чтобы вернуться к прежнему курсу.

— Какой у вас гадкий, скверный кашель, — проговорил он наконец, в упор глядя на своего помощника.

— Да, скверный, мучительный кашель, — ответил тот, — он меня очень беспокоит. Это скверное направление действует мне на глотку.

Капитан проглотил что-то, отошел, но через минуту вернулся и сказал:

— М-р Сэмен, мне было бы крайне жаль потерять такого ценного сотрудника, как вы, даже ради чьего-бы то ни было блага. В вашем кашле звучит что-то жесткое, очень неприятное, и если вы действительно думаете, что это из-за скверного направления, то я готов взять прежний курс.

Помощник горячо поблагодарил его и собрался уже дать соответствующее распоряжение, как вдруг один из людей закричал с мачты:

— Ahoy! Лодка с правого борта!

Капитан вздрогнул, точно подстреленный,

и взбежал по такелажу со своим биноклем. Он почти тотчас же спустился обратно к нам; лицо его горело от волнения и радости.

— М-р Сэмен, — воскликнул он, — здесь, среди Атлантического океана, находится маленькая лодочка с люгерным парусом; на дне ее лежит какой-то несчастный. Что вы теперь скажете о моих голосах?

Сначала помощник не сказал ничего, но когда он вернулся к нам, поглядев в бинокль, каждому из нас было ясно, что его уважение к капитану сильно возросло.

— Это — чудо, сэр, — проговорил он, — и я век его не забуду. Ясно, что вы избраны свыше для это доброго дела.

Никогда не приходилось мне слышать от помощника подобных вещей, кроме одного раза, когда он после обеда вывалился через борт и завяз в илистом дне Темзы. Он сказал тогда, что его спасло провидение, но так как в то время, согласно таблице, был отлив, то по-моему, провидение было не при чем.

Сейчас он волновался не менее других, сам взял руль и направил пароход к лодке, а когда мы подошли ближе, то спустили свою шлюпку. Второй помощник капитана, я и еще трое людей прыгнули в нее и стали грести с таким расчетом, чтобы встретиться с той лодкой.

— Не обращайте внимания на лодку! Не стоит с ней возиться, — крикнул нам вдогонку капитан, — спасите только человека.

Могу сказать, что м-р Мак Миллан великолепно управлял рулем, и мы прекрасно подошли к лодке борт к борту, — лучше не надо. Двое из нас положили весла и крепко схватили ее. Мы увидели, что это обыкновеннейшая лодка, частично перекрытая; в отверстие виднелись плечи и голова какого-то мужчины; он крепко спал, и храп напоминал раскаты грома.

— Бедняга, — сказал м-р Мак Миллан, поднимаясь на ноги, — посмотрите, как он истощен.

Он схватил его за шиворот и пояс, и, будучи человеком могучего сложения, перетащил и бросил его в нашу лодку, которая подпрыгивала на волнах и терлась бортом о чужую. Тогда мы отпустили ее. Спасенный нами открыл глаза в то время, как м-р Мак Миллан переваливался с ним через скамейку и, заревев как бык, попытался перепрыгнуть обратно в свою лодку.

— Держи его! — крикнул второй помощник, — держи крепко! Он помешался, бедняга!

Судя по тому, как он дрался и орал, мы думали, что помощник прав. Это был приземистый, крепкий как железо человек; он кусался, бил ногами и руками изо всех сил, пока не удалось нам свалить его на дно, где мы его и удержали со свесившейся со скамейки головой.

— Полно, полно, бедняга, — успокаивал его второй помощник, — вы в хороших руках и спасены.