Все с уважением посмотрели на интендантского подполковника, солидному тону которого можно было доверять, а он, поправив на носу позолоченное пенсне, кивнул в сторону окна:

– Да вы сами поглядите. Просто из кожи вон лезут от радости.

На платформе действительно становилось все оживленней. Теперь возбужденно размахивали руками не только господа, но и дамы, хорошо одетые, приличного общества. Вид пленных варваров всех привел в состояние крайнего восторга. Выкрикивали то ли лозунги, то ли ругательства, стучали в стекла окон, грозили кулаками. Конвойные, сопровождавшие новогеоргиевских защитников, вышли на платформу, курили там, ласкаемые одобрительными возгласами дам, обильно снабженные господами хорошим табаком, с удовольствием получая заслуженное вознаграждение за содеянный под русским Илионом подвиг. Своим видом они лишь поощряли толпу к еще большей разнузданности по отношению к пленным.

Лихунов, хорошо понимая немецкую речь, сидел в своем тесном, душном отделении, еле сдерживая ярость. Он отлично помнил отношение к пленным австрийцам в вагонах первого класса, как русские дамы дарили им цветы, целовали их, а простой народ сердобольно совал им пакеты с провизией: жареными курицами, хлебом, маслом, бутылками с молоком.

«Почему же не дарят цветов нам? – думал Лихунов. – Разве наша участь заслуживает меньшего сожаления? Или попросту совершенно не правы были мои соотечественники, кормившие булками своих врагов?»

Он поднялся, прошел в соседнее отделение – единственное в вагоне отворенное окно было именно там. На него удивленно смотрели, но Лихунов решительно подошел к окну и заговорил по-немецки, обращаясь к толпе, разнузданной и злоречивой:

– Господа, послушайте меня! – Он сказал это громко, и те, кто были поблизости, мгновенно притихли, должно быть, пораженные тем, что тот, кого они считали варваром, достойным издевательства, заговорил с ними на их родном языке или вообще позволил себе заговорить с ними, да еще таким смелым тоном. – Господа! Неудача на самом деле постигла вчера нас, и мы стали вашими пленниками, но не даете ли вы таким обращением с нами право на подобное же отношение к вашим солдатам, когда завтра, возможно, они потерпят поражение и станут пленниками России?

В поезде половина раненых, есть умирающие, нас же целый день везут, не давая ни пищи, ни воды. Разве это не бесчеловечно?

На Лихунова зашикали сидевшие в отделении пленные:

– Да чего вы суетесь-то?!

– Вот тоже! Нашли к кому взывать о милосердии! Прекратите унижаться, капитан!

Но слова Лихунова уже успели произвести впечатление на немцев. Кое-кто из дам достали из своих саквояжей дорожные стаканчики и, наполнив их водой из питьевого фонтанчика, под неодобрительные возгласы подали их в открытое окно, но тут же смутились и, не ожидая, пока стаканчики опорожнятся, поспешили уйти подальше от возможности быть осмеянными патриотически настроенными соплеменниками.

– Спасибочки, барыньки вы мои пригоженькие! – закричал им вслед из окна какой-то озорник из нижних чинов и затряс котелком. – А ну-кась, кто еще помирволит русскому солдатику, лившему кровушку за государя и отечество?! Налейте водички, господа хорошие!

Веселый тон рядового понравился мальчишкам, бегавшим по платформе. Они подлетели к окну, стараясь обогнать один другого, самый проворный схватил котелок, быстро наполнил его водой, расплескивая, быстро понес назад, со смехом протянул солдату, не забыв про «битте».