Кто-то увидел странно стоявшую машину, запомнил номер и вычислил его по регистру.
Он все больше убеждался в том, что все произошло именно таким образом, и уже почти не рассматривал никаких других возможностей, пока его не посетила страшная мысль.
Парень мог быть в тот вечер не один. Вдоль дороги могли, например, идти двое молодых людей, но о бетонную трубу убился только этот парень.
Чуть поодаль… в нескольких метрах, с другой стороны трубы, могла лежать в полубессознательном состоянии его подружка… нет, не подружка, она осталась в городе, об этом писали газеты… приятель или случайный попутчик… лежал без сознания, скрытый темнотой. Или в шоке, до смерти испугавшись вида мертвого парня и мужчины, державшего его на руках, и капавшей в капюшон крови…
Сценарий, разумеется, ужасный, и хотя ему постепенно удалось убедить себя в сомнительной вероятности такого поворота, мысль эта приходила с завидным упорством. Он попытался просто-напросто отбросить этот малоправдоподобный кошмар, как не имеющий отношения к делу. Не играло никакой роли, кто именно видел его в ночь трагедии или как именно этот человек узнал о случившемся. Внимания и сосредоточенности требовали другие вопросы.
И решения.
Можно ли положиться на то, что этим все закончится?
Десятью тысячами гульденов. Что он один раз заплатит и сможет дальше жить спокойно?
Вот в чем проблема. Какие гарантии мог автор письма дать в том, что он (она?), получив деньги и растратив их, не захочет большего где-нибудь через месяц? Через год?
Или в том, что он/она все-таки не сдаст его полиции?
Удастся ли ему получить какую-то гарантию? И как она должна выглядеть?
Или — это был, конечно, самый тяжелый вопрос — не следует ли ему признать ситуацию безвыходной? Понять, что игра проиграна и настало время самому позвонить в полицию?
Не следует ли сдаться?
В воскресенье вечером у него по-прежнему не было окончательных ответов на эти вопросы. Он еще в пятницу заскочил в банк и снял со счета одиннадцать тысяч, но это вовсе не обязательно было рассматривать как решение.
Лишь как знак того, что он по-прежнему готов к любым вариантам.
Его мысли занимал также разговор, состоявшийся у них в субботу.
— А твой муж? — спросил он, когда они после прогулки по берегу двинулись к машине. — Ты ему рассказала?
— Нет, — ответила она, выпуская скрытые под вязаной шапочкой волосы. Потом запустила в них руки и нарочито долго трясла локонами, вероятно чтобы успеть подумать. — Я не знала, насколько у нас с тобой это будет серьезно… ну, поначалу. Теперь знаю. Но мне еще не представилось удобного случая поговорить с ним. Тут надо выбрать время и обстановку.
— А ты уверена?
— Да.
— Что хочешь с ним развестись?
— Да.
— Почему у вас нет детей?
— Потому что я не хотела.
— От мужа или вообще?
Она слегка покачала головой. Он понял, что ей не хочется об этом говорить. Они немного постояли молча, глядя на бушующее море.
— Мы женаты всего три года. Это было ошибкой с самого начала. Просто глупостью.
Он кивнул.
— Чем он занимается?
— Сейчас — безработный. Раньше работал в компании «Зиндерс». Они закрылись.
— Звучит невесело.
— А я и не говорила, что это весело.
Она засмеялась. Он обнял ее за плечи и притянул к себе:
— Ты точно не сомневаешься?
— Да, я не хочу с ним жить, и всегда это знала.
— Зачем же ты вышла за него?
— Сама не знаю.
— Выходи лучше за меня. |