Поскольку в детстве Папу всегда будили очень рано, больше всего на свете он любит поспать подольше. Особенно в свой день рождения.

А тут все уже одеты и готовы приветствовать утро дня его рождения песней. Despierta, mi bien, dispierta...  И это относится сразу ко всем. К Ужасной Бабуле, Маленькому Дедуле, Бледнолицей Тетушке и кузине Антониете Арасели, к Оралии, вымотанной беспрерывной готовкой и уборкой за всеми домочадцами и гостями, а ведь нас восемнадцать человек – больше, чем обычно, и даже к Ампаро, прачке, и к ее прекрасной дочери Канделарии.

Все, кого можно принудить выказать Папе свое уважение – кузены и кузины, тети и дяди, шестеро моих братьев, – приходят в нашу комнату, пока мы еще спим, наши заспанные глаза моргают, дыхание несвеже, волосы нечесаны. «Мы» – это моя Мама, мой Папа и я, ведь я забыла сказать, что в Мехико сплю с ними в одной комнате – иногда на детской раскладушке, а иногда в той же кровати, что и они.

– Ты ведешь себя как деревенщина, – ругается Бабуля, когда с деньрожденными песнопениями покончено. – Тебе должно быть стыдно, – говорит она мне. – Ты считаешь себя недостаточно большой, чтобы спать одной?

Но кто захочет спать в одиночку? Кто, большой или маленький, захочет делать это, если только не повинуясь обстоятельствам?

Странно как то – сначала тебе поют, а потом сразу, еще перед завтраком, кричат на тебя, а ты еще не успела переодеть майку с фестончиками и трусики в цветочек. Кажется, Мама тоже смущена. Мы, пригвожденные к кровати, не можем встать, пока все не поздравили Папу.

– ¡Felicidades! Счастья!

– Да, спасибо, – моргает Папа. У него серый от щетины подбородок, на нем не очень свежая майка, думает Мама, и почему только он надел именно эту, дырявую?

– Угадай, что я припасла сегодня специально для тебя, mijo! Nata  с сегодняшнего молока! Не хочешь одеться и пойти позавтракать? Или мне принести завтрак сюда?

– Спасибо, Mamá. Мне действительно нужно одеться. Спасибо вам всем. Спасибо, большое спасибо.

Затем, спустя довольно значительное время, в течение которого Бабуля одобрительно кивает и прислушивается к пожеланиям всего самого наилучшего, вторженцы наконец отваливают.

Мама вскакивает с постели и смотрит в зеркало.

– Я ужасно выгляжу, – говорит она, яростно расчесывая волосы.

И она действительно выглядит ужасно, ее волосы стоят торчком, словно охвачены огнем, и никто не скажет: «Да ладно тебе, ничего особо страшного», и потому она чувствует себя еще хуже.

– Одевайся скорей, – говорит она таким тоном, что я делаю, что велено, не спросив даже, а к чему такая спешка.

– Ох уж эта твоя Мама! Думает, может врываться к нам, даже не постучав. Из за нее вся округа с каждым годом встает в твой день рождения все раньше и раньше. Если она думает, что я не понимаю, что происходит, то ошибается…

Папа не обращает на мамины жалобы никакого внимания.