Я невольно взглянула на Михаила с восторгом — не так много мужчин на свете, способных вложить в свои действия столько души.

Шёненберг покрылся красными пятнами и зарыдал хватающим за душу голосом:

— Извольте, извольте, я все, все скажу! Но вы губите меня, губите! Мне останется только застрелиться!

Далее последовал крайне сумбурный и сбивчивый монолог, из которого следовало, что смерть госпожи Терской-старшей носила насильственный характер и симптомы отравления для опытного врача были очевидны.

Но путем шантажа Шёненберга вынудили подписать свидетельство о смерти от сердечного приступа. Он угодил в совершенно безвыходную ситуацию — проклятые злодеи узнали, что он держит подпольный кабинет, где оказывает за большие деньги определенные услуги дамам и девицам из хорошего общества, попавшим в интересное положение в неподходящий момент. Придание подобных обстоятельств огласке имело бы губительные последствия — лишение медицинской практики, суд, Сибирь…

Он вынужден был пойти на подлог. Однако с тех пор на его жизнь уже дважды покушались, и нет никаких гарантий, что следующее покушение не окажется удачным. Удачным для убийц, конечно…

— Господин доктор, я прошу вас изложить все это в письменном виде. А присутствующие при нашем разговоре свидетели удостоверят вашу подпись. Михаил, будьте добры, предложите доктору бумагу и перо.

Надеюсь, что мое лицо в протяжение разговора сохраняло нужное зловеще-строгое выражение.

— Вы хотите, чтобы я сам подписал себе приговор! — Шёненберг залился такими горькими слезами, что мне, несмотря ни на что, стало его жалко.

— Не надо так отчаиваться! Предмет шантажа вы можете не указывать, мы со своей стороны тоже не станем раскрывать ваши позорные тайны. Укажите, что преступники угрожали вашей жизни или жизни кого-нибудь из ваших близких и таким образом вынудили вас пойти на подлог. Это будет выглядеть тем более убедительно, что два покушения на вас, как вы говорите, уже было. Итак, вы под угрозой собственной жизни выдали фальшивое свидетельство о смерти графини, но, помня о долге врача, при первой же возможности, опять-таки рискуя жизнью, донесли до родственников графини правду и даже дали письменные показания, которые можно использовать в официальном расследовании. Согласитесь, такой поворот вас полностью обеляет.

— Но если преступники предстанут перед судом и расскажут всю правду о причинах шантажа?

— Это будет гнусный оговор, месть врачу, раскрывшему их грязные преступления. Кстати, а кого вы имеете в виду под преступниками и проклятыми злодеями? Вы еще не назвали ни одного имени.

— Как я понимаю, главным заинтересованным лицом в этом преступлении был Мишель Хорватов (Михаил при этих словах вздрогнул, но я решила на всякий случай не раскрывать пока перед доктором его инкогнито). Конечно, Мишель — человек недалекий, сам он не мог придумать такой дьявольский план. Кто-то за ним стоит, скорее всего адвокат, который занимается его делами. А все переговоры со мной вела дама.

— Дама? Немолодая, причудливо одетая?

— Нет-нет, молодая, довольно хорошенькая, элегантная, одета со вкусом. Но очень наглая.

Появление какой-то молодой и наглой дамы оказалось для меня полной неожиданностью. Еще одно новое лицо вышло на сцену в нашей трагедии.

— Доктор, а что с покушениями?

— Сначала на меня в переулке возле моего собственного дома поздно ночью, когда я возвращался от тяжелобольной пациентки, напал громила с ножом. Я оказал сопротивление, но ему удалось сильно поранить мне руку, которой я хватал нож. Вот видите — шрамы. Я долго не мог держать в руках скальпель. К счастью, наш дворник тогда еще не спал, выскочил на шум, стал свистеть, кричать: «Караул!», попытался как-то помочь, на свист прибежал городовой, и громила, бросив меня, удрал.