— Ну вот, дорогая, счастлива приветствовать тебя в родовом гнезде семейства Терских. Входи, будь как дома. Комнаты для тебя приготовлены на втором этаже. Ты, верно, захочешь умыться и почистить перышки с дороги. Я буду ждать тебя в столовой.

Спустившись вниз минут через сорок, я нашла Марусю за накрытым столом. Лицо подруги показалось мне грустным и задумчивым. Вероятно, у нее что-то случилось, обычно Маруся выглядит жизнерадостной хохотушкой. Ладно, захочет поделиться, сама расскажет, а не захочет, так лучше не тревожить человека бестактными расспросами.

— Как идут дела с организацией филиала нашей Лиги? — спросила я, намазывая кусочек поджаренного хлеба тонким слоем варенья. — Есть здесь толковые женщины?

— Женщины есть. А вот толковые или нет — это как посмотреть. Обыкновенные женщины. Идеи борьбы за равноправие прививаются туго. Правда, мне удалось привлечь к работе Лиги нескольких дам, но не скажу, что это — цвет местного общества. Завтра я буду делать доклад о положении женщины в славянских племенах, я специально готовилась по трудам профессора Ключевского, соберутся члены Лиги, посмотришь на них. Может быть, и ты выступишь экспромтом с какой-нибудь темой? Все-таки свежий человек…

— Маруся, мне не дает покоя выражение твоего лица. У феминисток не бывает таких печальных глаз. Я не хотела задавать тебе вопросы, но все же, прости, у тебя ничего не случилось?

— Ты очень наблюдательная, Леля. Я получила неприятное известие из Москвы. Умерла старая компаньонка моей бабушки. Причем смерть такая дикая — старушка упала с лестницы и свернула себе шею. Жалко ее ужасно… С тех пор как огласили завещание бабушки, обманувшее надежды всех домашних, бедная старушка-компаньонка была вообще не в себе. Бабушка не раз говорила при жизни, что упомянула ее в завещании, а в результате бедняжка, прослужившая в нашем доме всю жизнь, не получила и трех рублей.

— Я помню, с завещанием твоей бабушки получилась какая-то странная история.

— Странная — это слишком мягко сказано! Бабушка была очень богатой женщиной с хорошей коммерческой хваткой. Поверь, ей было что оставить! Завещание она составила задолго до смерти и любила поговорить о своих распоряжениях. Предполагалось, что основной наследницей стану я, но кроме меня были помянуты многие родственники, друзья и преданные слуги. Что-то по мелочи должно было отойти моему двоюродному брату; еще одному родственнику, молодому художнику, были завещаны деньги на поездку в Италию; обедневшая тетка, внучатая племянница бабушки, ждала крупную сумму, оставленную бабушкой ее сыновьям, обе женщины мечтали дать мальчикам университетское образование… Компаньонке, управляющему и домашнему врачу тоже вроде бы причитались какие-то суммы; любимая горничная бабушки и другая прислуга должны были получать пожизненную пенсию, а молодая камеристка, которой жить на пенсию еще рано, ожидала несколько тысяч на свое самостоятельное жизненное обустройство. Бабушка даже собиралась оставить что-то нашей Лиге и одному детскому приюту…

Когда же завещание огласили, оказалось, что все эти распоряжения отсутствуют. Мой двоюродный брат получил абсолютно все — деньги, дома, всю движимость и недвижимость. И никто из нас не знал, когда и почему бабушка изменила свою волю. Мне досталось только это имение, которое она еще при жизни перевела на мое имя. Остальные родственники, кроме кузена, конечно, считают, что с ними поступили несправедливо. Да, он старший из бабушкиных внуков и к тому же мужчина, но мы ведь живем не в Англии, чтобы передавать наследство по законам майората. Однако я не могла допустить, чтобы у гроба умершей шли разговоры о деньгах и дележе наследства. Бабушкиной прислуге, оставшейся без средств, я предложила переехать ко мне в имение, и кое-кто из них согласился.