— Я все еще пилот, сынок, я все еще пилот.

— Вы — лучший.

— Это невозможно, — стонет Бааламестре и складывается пополам, стремительно избавляясь от завтрака.

— Откуда ведро? — поинтересовался Даркадо.

— Припас на всякий случай, — докладывает магистр.

— Ты действительно гений, — ухмыльнулся старик. — И выглядишь не таким нахальным, как на земле.

— Я ведь сказал, что все понял.

— Но машину ты построил отличную, — продолжил адмирал. — Я думал, мы развалимся на двух лигах.

— Я тоже.

— Хорошо, что мы думали неправильно.

Лед постепенно сходил со стекла, и испытатели увидели на горизонте маленькую точку — Мелепорт. Такой родной, такой желанный…

— Спасибо, — тихо произнес Павел.

— За что?

— Без вас мы не забрались бы так высоко, синьор адмирал.

— Не за что. — Даркадо помолчал, улыбнулся и закончил: — Вперед и вверх, сынок, вперед и вверх. Пусть эта фраза станет и твоим девизом.

— А я так скажу: фотографии ваши — ерунда новомодная! — горячился пожилой фермер за соседним столиком. — Сегодня они есть, а завтра все забыли, чего-нибудь еще придумали. А картины — вот они, триста лет висят и еще столько же будут!

И фермер махнул рукой на стены, где между старинным оружием и доспехами красовались аляповатые работы провинциальных мастеров кисти, изображающие наиболее значимых посетителей харчевни, как поодиночке, так и компаниями. Традиция сия возникла на десятую годовщину сноса общественной конюшни и свято почиталась завсегдатаями «Дуба».

— Так ведь картины никто не снимает, — попытался урезонить фермера собеседник. — Будут вместе с фотографиями висеть.

— Это они сейчас говорят, что будут, а завтра возьмут да все поменяют.

— Не рискнут, — уверенно ответил рассудительный. — Зачем все переделывать?

— Ты сам сказал: новое время.

— Ну…

— Вот тебе и «ну».

Порою здоровый лингийский консерватизм давал настолько удивительные всходы, что оставалось лишь руками развести. Обсуждение предложенного новшества шло в «Золотом дубе» уже третью неделю. Специально выделенная стена пестрела короткими записками и целыми трактатами разнонаправленного содержания, шумные дискуссии собирали десятки участников, а предстоящее в ближайшее воскресенье голосование грозило прибытием всего населения Даген Тура, включая трезвенников, язвенников и грудных младенцев. Традиция трещала под напором новомодного фотографического искусства, и никто не мог с уверенностью сказать, чем закончится противостояние.

Однако офицеры «Амуша» были озабочены куда более важной темой.

— На Кардонию? — переспросил Бедокур.

— Так сказал Валентин, — уточнил Хасина.

— Валентин зря не скажет, — уныло протянул Бабарский. И вздохнул.

— Ты что, расстроился? — удивился Мерса.

— Не уверен, что мессеру сейчас следует отправляться на цивилизованные планеты, — пробурчал ИХ. — Нет лучшего способа развеяться, чем оказаться в какой-нибудь дикости.

— Кардония — это хорошо, ипать-копошить, — ухмыльнулся Галилей. — У меня как раз свуя заканчивается, а на диких планетах трудно отыскать достойных поставщиков.