Не верил и я, но Плером… Снова Плером. Сейчас там Берх. Была ли его встреча с Абметовым случайной? Абметов тоже твердил про Плером, вернее, про Плерому, но разница невелика. Я еще не знал, насколько это может быть важным, но все же попросил нейросимулятор разыскать мне статьи о Плероме — не о звездной паре, а о настоящей, если так можно выразиться, Плероме. Статей о ней оказалась масса — исторических, философских, оккультных. Я начал с исторических, поскольку они понятнее. И сразу почувствовал, что нахожусь на правильном пути.
Я позвал Татьяну — она недавно вернулась из Университета, и чтобы не мешать мне сидела тихохонько в спальне.
— Ты звал? — спросила она.
— Звал, звал. Скажи, что ты знаешь про Плерому.
— Тебе про которую из них?
— Про…, — я заглянул в одну из статей, — гностическую.
— А зачем тебе?
Все как всегда — нет, чтобы просто ответить. Вообще-то, надо отдать ей должное — после возвращения с Оркуса Татьяна ни разу не напомнила мне об обещании «все рассказать, но попозже».
— Это имеет отношение к Абметову, — объяснил я, — ну так как, расскажешь ты мне «о кеноме и Плероме»?
— Ну смотри. Как ты уже наверное понял, понятие «Плерома», то есть «полнота», ввели гностики. Гностиками же называют адептов целого ряда религиозно-философских школ раннехристианской эпохи. Всех гностиков объединяло убеждение, что в нашем мире борются два начала — доброе и злое. Да и сам мир — тот который мы видим — плод некой коллизии между божествами, находящимися на разных ступенях божественной иерархии. Зло оказалось как бы зашитым в саму ткань мира. В первоначальном состоянии мир был един, потом раскололся и человечеству досталась худшая его часть — кенома. Про Плерому объяснить сложнее, поскольку ее никто никогда не видел. Условно говоря, Плерома — это место, где хоть мало-мальски сохранилось единство всего-всего, включая всякие божественные аспекты. Вот только слово «место» тут не очень-то уместно — в Плероме нет того, что мы называем пространством. И что самое приятное — там нет времени. В узком же смысле, Плерома объединяет в себе всю божественную иерархию, за исключением тех богов, кого выгнали за порчу Абсолюта — за создание кеномы, то есть. А во главе создания кеномы стоял злой бог по имени то ли Демиург, то ли Явал… Ялдал… в общем, не помню. У гностиков всяких богов и прочих архонтов — десятки, если не сотни. И один другого злее. Как из Единого Бога получилось несколько, да еще таких разных, мне, например, непонятно…
— Зато мне понятно! Единому было скучно наедине с самим собой, и у него произошло раздвоение личности — модель божественного сознания оказалась нестабильной. Две личности — два сублимационных числа. Божественная личность с сублимационным числом близким к единице стала Богом Добра. А у другой божественной личности сублимационное число — ноль или чуть больше, вот она и творит Зло почем зря. А где два бога — там и двадцать. Так они и размножались.
— Но тогда Единый бы перестал существовать, остались бы только две его половинки — Бог Добра и Бог Зла. При каждом делении исходный Бог должен исчезнуть, а у гностиков ничего подобного нет.
— В этом и заключалась их ошибка! И не мудрено — они же не читали трудов Абметова. Зато он их сочинения читал и еще как читал!… Извини, я тебя, кажется прервал…
— Не кажется, а точно. Путь спасения гностики видели в обретении знания — «гнозиса», но слово «знание» они употребляли не в современном его смысле, а в трансцендентном, то есть как откровение. |