– Не слушай! Беги!

– Вам не пройти! – крикнул тот же голос: громкий, будто через рупор. Антон скорее почувствовал, чем узнал его – Филат. Точно он.

Матовая стена уже закрывала полнеба, Ворота были прямо перед ними: высоченные, непробиваемые, покрытые сложным узором, который рассмотреть в темноте было невозможно. Очки упрощали картинку, поэтому в изучении сложных объектов помогали мало. Да и на кой чёрт сейчас изучать что-то! Вон над монолитной поверхностью кованая фигурная решётка: сперва за нижний завиток, подтянуться, потом пролезть по чему-то, напоминающему ствол гигантского металлического цветка, забраться на распустившиеся лепестки.

– Принц, лезь! – рванул он друга за руку, словно выстрелил им в Ворота огромной пращой. – Цепляйся за прутья и лезь!

Алексей едва не врезался головой в Ворота, но успел выставить перед собой руки. Схватился как раз за тот удобный стартовый узор и начал взбираться наверх, неожиданно ловко подтягивая тщедушное тело.

Мякиш кивнул и обернулся к настигающим его врагам. Картинка в очках становилась всё сложнее, словно разработчик компьютерной реальности вышел из запоя, выключил любимый «Аукцион» и впервые за месяц побрился. В общем, взялся за ум: собаки были теперь прорисованы во всей красе доберманов-переростков, на статуях можно различить все детали одежды, каждую трещину и скол, а Филат…

– Вам не пройти! – вновь гаркнул командир отряда, приближаясь огромными кенгуриными прыжками, теперь уже вовсе не маскируясь под обычного человека. Руки у него вытянулись, он помогал себе, отталкиваясь от земли растопыренными длинными пальцами, голова словно сплющилась, растекаясь вниз к толстой шее, а лицо исказилось до неузнаваемости. И всё-таки это был именно он.

– Поглядим, – с насмешкой ответил Мякиш. Страха не было, злости тоже, всё его существо стало единым целым, в котором – чтобы пробить брешь – требовалось теперь нечто большее, чем свора чудовищ во главе с выдуманным командиром.

Перед глазами внезапно зарябило подобно помехам на мониторе, изображение дёргалось и расплывалось, двоилось. Он одновременно видел собак, статуи и прыжки приближающегося Филата, в котором осталось уже довольно мало человеческого, и – пустой двор с мирно белеющей чашей фонтана, деревьями и фонарями.

Реальность пыталась обмануть Антона, прикидываясь нереальностью, и наоборот.

Непонятно откуда зазвенели колокола, слишком громко, слишком навязчиво. Из темноты послышались нетрезвые голоса, кажется, кто-то норовил произнести тост, но сбивался на сложной вязи деепричастных оборотов, звенела посуда, томный женский голос затянул «Полюшко-поле», всхлипывая и прерываясь. Мамин голос позвал: «Домой, Тошка! На улице уже темно, пора смотреть «Спокойной ночи» и спать, спать…».

Раздался из ниоткуда гадкий смешок и чей-то ломающийся подростковый голос, совсем юный, но уже бесконечно порочный, заявил:

– Антон-гондон!

То ли это был Боня, то ли кто-то другой оттуда, из его настоящего детства. Хватало и там питекантропов.

– Молодой человек! Я – последняя буква алфавита.

Это уже кто-то из учителей. Потом раздался свисток, сперва резкий, потом перешедший в затейливую трель. Звуки собачьего лая, тревожного гудения поездов, клаксоны автомобилей и обрывок парадного марша смешались в какофонию, слились, били по ушам и мешали сосредоточиться. Видимо, интернат продолжал сопротивляться их побегу, на этот раз на ментальном уровне, раз уж грубая сила проигрывала.

Антон тряхнул головой, прогоняя наваждение, поднял пистолет и выстрелил в командира отряда.