«Гаденыш...»

Два других пса наводили порядок среди остальных обитателей камеры. Всех, кроме Гуччи и Уджо, загнали на нары. Уджо вопил, что он – «привидение в законе», и поэтому его должны уважать все, вплоть до тюремного начальства. Цербер врезал ему лапой по шее, отчего Гаечный-Болт улетел в дальний угол и затих. Гуччи схватили зубами за ухо и встряхнули так, что от него полетели в стороны маленькие клочки, словно пух от подушки... Юджин с ужасом наблюдал с нар, как вершат расправу над его боссом, но не решался даже пикнуть.

Зубило обмяк в пасти цербера и в самом деле стал похож на какую-то постельную принадлежность. Но его крохотные глазки горели лихорадочным красным огнем. Они смотрели на Каспера.

Глава 5

По правде говоря, ночи как таковой на Постылом холме не бывает. Источник тусклого сумеречного сияния в отличие от этого (нашего с вами) Света, где солнце и луна сменяют друг друга – вечен и неизменен. Это сам воздух. Он не знает закатов и восходов.

Для Неживых, которым не нужен сон и отдых, такое положение вещей как нельзя более кстати. Хотя многие из них тоскуют по настоящей, без примесей, тьме. Земной, яркий свет вызывает чувство ностальгии лишь у какой-то ничтожной части заключенных Аббада. Да и то – лишь по слухам.

Ночью здесь зовут время, когда церберы особенно раздражительны и могут взбелениться от любого шума – что и случилось только что в камере двести сорок пять. Этот период длится около восьми земных часов. Все остальное время заключенные по привычке называют днем. Ну и, конечно, роль хронометра здесь выполняют ежедневные проверки, которые, опять-таки по аналогии с земными понятиями, подразделяются на утренние и вечерние.

«Ночь лучше, чем прошедший день, а день лучше, чем прошедшая ночь», – частенько бормотал себе под нос Китаец Фынь.

«А почему вы так говорите?» – спросил его однажды Каспер.

«Потому что срок выписки приближается – усек, салага?» – ответил Фынь.

Что верно, то верно. Если думать иначе, то можно и концы отдать. Рассказывали, что одно привидение из камеры напротив нашло у себя на теле какой-то узелок и развязало его. Через секунду оно с испуганным возгласом «братва, помогите!» растворилось в воздухе, словно его никогда и не было в Аббаде... «Развязаться» – это единственный способ самоубийства у призраков. Только его сначала нужно найти, этот чертов узелок (именно так его чаще всего называют сами привидения). Где он? Кто его знает... Каспер тысячу раз искал, но не нашел ничего даже отдаленно похожего. Тот же всезнающий Китаец Фынь говорил: пока где-то Наверху не решат, что ты не годишься даже для загробной жизни, можешь хоть под микроскопом себя рассматривать – узелок все равно не покажется на глаза.

«А жаль», – думал Каспер, пялясь из своих нар на выщербленный пол камеры.

Ему было жаль, что церберы не утащили его из камеры неведомо куда, как Гуччи. И не врезали хорошенько, как Уджо. Гаечный-Болт к утру успел немного опомниться, но Каспер был уверен, что сам он после такого удара точно отдал бы концы.

После того, как церберы убрались из камеры, Каспера пока что никто даже пальцем не тронул. Во-первых – из-за опасений, что псы вернутся. Во-вторых – из-за того, что Гуччи объявил Каспера своей личной жертвой. До тех пор, пока не прояснится окончательно вопрос о развоплощении бутлегера и вымогателя (а вдруг церберы пожалели его и не стали разрывать на части?), малыш должен находиться «в форме».

Вряд ли это можно считать везением. Юджин той же ночью долго шептался о чем- то с Гаечным-Болтом, а потом припорхнул к Касперу и зловещим голосом произнес:

– Мы ждем Гуччи ровно три дня – до послезавтрашней вечерней проверки.