|
Можно, конечно, за ней следить, но что ему это даст? Если б он догадался вложить в посылку записку, где нагло — а почему бы и нет, черт подери! — назначил незнакомке свидание… Что-нибудь типа: «Если Вам захочется поговорить об этом романе, который я нашел год назад в гостинице „Вермингхофф“ и который и на меня произвел огромное впечатление, напишите мне по такому-то адресу; я готов выполнить любое Ваше пожелание. Как студент, как человек, выросший в добропорядочной семье, заверяю Вас, что мои намерения совершенно чисты, просто с тех пор как я один раз, в прошлом году, Вас увидел, я даже вообразить не могу, что когда-нибудь покину этот город, так и не обменявшись с Вами хотя бы парой слов». Однако, поскольку он этого не сделал, поскольку не отважился и на какой-либо иной подобный шаг, на что, в конце концов, он мог рассчитывать? Что дождется приезда ее любовника и, незаметно за ними следя, узнает некую тайну — банальную и очевидную — о двух людях, которые встречаются за пределами своей страны, на курорте, чтобы никто не мог помешать им наслаждаться любовью? Ну и что ему в результате достанется? Какое-нибудь русское или польское слово, внезапно проскочившее в беседе на французском языке? Картина двух сплетенных на прогулке рук? Или поцелуев в сумерках на аллее? «Нет, нет, — продолжал лихорадочно раздумывать он, — я должен что-то предпринять, сделать этот первый шаг, подать ей четкий сигнал, на который она в худшем случае не ответит, и тогда я уеду, что ж, я ведь просто провожу здесь каникулы, так чего же я опасаюсь?»
Пока ничего конкретного не пришло ему на ум, он решил незаметно проверить, забрала ли она по крайней мере посылку. Оставив шезлонг на пляже, Ганс Касторп поднялся по лестнице на веранду пансиона, а оттуда в просторный вестибюль, где у широких дверей в ресторан находилась стойка портье. Однако ему не дано было украдкой взглянуть на ящичек под номером десять. Перед стойкой царило необычное, грозящее выйти за рамки приличий оживление: владелец «Мирамара» господин Густав Цим и его правая рука — управляющий Альфред Конке, бывший машинист императорского военного флота, о чем-то спорили с усатым господином в летнем выходном сюртуке. Усатый с явно венгерским акцентом кричал: — Это международный скандал! Вы меня пугаете полицией?! Я не позволю! Я поищу другой пансион! Нарушителем спокойствия оказался приехавший из Будапешта и поселившийся в одиннадцатом номере господин Лайош Сегиви, торговец. Утром, не зная местных правил, либо притворившись, что их не знает, он прямо на общем пляже облачился в купальный костюм и целых полчаса преспокойно плавал на глазах чуть ли не всех обитателей пансиона, в том числе, разумеется, и дам. Прибывший полицейский, накинув на господина Сегиви одеяло, отвел его в номер, заставил переодеться и повел в участок для снятия показаний. Венгру сообщили, что купанье в здешнем «баде» дозволено лишь в определенных местах, после чего отпустили, не вызвав — несмотря на его требования — консула Австро-Венгерской монархии, который якобы проводил отпуск в Триесте. Вернувшись в пансион, господин Лайош Сегиви объявил, что уезжает, однако не намерен платить за сегодняшний испорченный день. Поэтому портье вызвал управляющего, управляющий — Густава Цима, а Густав Цим заявил, что, поскольку иностранец отказывается платить, он снова вызовет полицию. Ганс Касторп прошел в ресторан и, заказав стаканчик портера, продолжал наблюдать за ходом событий. Венгр в конце концов заплатил, коридорный снес вниз его багаж, и беспокойный постоялец уселся в пролетку, громко ворча, что в «бадах» на Адриатике, где вода лучше и теплее, а обслуга культурнее, купаться можно везде: там нет дурацких прусских ограничений и деревянных курятников, именуемых купальнями. — Может, так оно и есть на вашем Балатоне, — бросил ему вслед Густав Цим. |
