Молодчики в черном шли уверенно и шумно, как истинные хозяева улицы, города и вообще всей страны. Они выискивали среди отдыхающих лиц «кавказской национальности» и обращали их в бегство зуботычинами и подзатыльниками. Сопротивляющихся били дубинками, мгновенно появляющимися из-под курток, и ногами.

— Бандиты, — пробормотал старик-кукольник. — Отходы человеческие. Мы вышли из пещер, но пещера еще не вышла из нас.

Никифор промолчал. С одной стороны, он был на стороне скинов, горевших желанием «очистить» город от «черномазых», с другой стороны, понимал, что ни в чем не повинные граждане страдать не должны. «Чистку» надо было начинать сверху, с верхних эшелонов власти, с чиновников, торгующих свободой и жизнью простых людей.

— Вас они не трогают? — спросил он.

— Я здесь нечасто бываю, — ответил кукольник. — Да и что они сделают старику? Я таких в молодости не боялся, ни тем более в старости.

Внезапно Никифор заметил ту самую молодую женщину — смуглянку, которую встретил в церкви. Только на этот раз она была не одна, а с молодым человеком, подростком, таким же смуглолицым, черноволосым и черноглазым, как она сама. Скрыться от скинов они не успели.

Один из молодчиков схватил парня за руку, ударил по шее и швырнул к ограде кафе. Еще двое начали пинками гнать его прочь. Женщина вскрикнула, бросилась к спутнику, пытаясь его защитить, но ее тоже отшвырнули, так что она не удержалась на ногах и упала, и ударили ногой в бок. Но она вскочила, снова кинулась на обидчиков, стала прикрывать собой не то брата, не то сына, и ее сбили на цветные плиты улицы снова.

Никифор больше не раздумывал.

Он вышел из толпы перед группой бритоголовых, держа руки за спиной, угрюмо поинтересовался:

— Может, хватит воевать с женщинами, богатыри?

— А тебе чо надо, оглобля? — удивился круглолицый безбровый здоровяк, накачанный так, что куртка на нем, казалось, вот-вот лопнет. — Чо встреваешь не в свое дело?

— Когда бьют женщин, это мое дело. — Никифор посмотрел на бритоголового с квадратной челюстью, державшего незнакомку, с которой слетел платок, открывая заплетенные в десяток косичек волосы. — Отпусти ее.

Толпа людей вокруг притихла.

— Не, орлы, вы только гляньте на него! — тем же тоном сказал круглолицый качок, видимо, вожак группы. — Он будет командовать, что нам делать. Кока, отодвинь деревню.

Громадный Кока с усиками над губой «а-ля Адольф» подошел к Никифору и толкнул его в грудь пудовым кулаком. Вернее, хотел толкнуть. И вдруг согнулся, присел и тихо лег.

Бритоголовые замолчали.

Хмель шагнул вперед, тяжело сказал, глядя в глаза парня с квадратной челюстью:

— Отпусти!

— Да иди ты! — очнулся тот, замахиваясь.

Никифор оказался сбоку, сделал неуловимый глазу выпад, и бритоголовый атлет, ойкнув, выпустил женщину, отступил, не понимая, почему рука его не слушается. Никифор в изумленной тишине приблизился к молодчику, избивавшему дубинкой юного спутника смуглянки, выхватил у него дубинку, перетянул ею по спине, по затылку, воткнул дубинку концом в солнечное сплетение бугая и, не глядя на согнувшегося, протянул руку избитому, закрывающему голову локтями, парню.