Бой длился не меньше минуты. В конце концов Глебу удалось заломить пальцы левой руки белобрысого, держа правой его правую руку с пистолетом, затем ударить его головой в лоб, после чего капитан вытащил из-за ремня парня «глушак» и разрядил сначала в него, потом в его бритоголового напарника, начавшего подавать признаки жизни.

Все это время Евстигней Палыч простоял без движения, в столбняке, и это, возможно, спасло ему жизнь, потому что белобрысый спецназовец успел-таки пару раз нажать на курок пистолета.

— Уходим, Палыч, — сказал Тарасов, тяжело дыша. — Отдых на пасеке закончился.

— Э-э… — начал старик и не закончил.

— Эй, капитан, — окликнули Тарасова из леса, — не дергайся, а то мы нервные. Брось оружие и подними руки!

Зашевелились кусты, и на поле вышли подталкиваемые в спину Софья и девочки.

Глеб в бессильном гневе скрипнул зубами, разглядывая двух стриженых здоровяков в пятнистой униформе, держащих под прицелом Софью и его самого. Ситуация складывалась матовая, а он ничего не мог сделать, даже владея темпом и навыками русбоя, не рискуя подвергнуть дорогих ему людей смертельной опасности.

МОСКВА — КАРПУНИНО

Никифор Хмель

Он не предполагал, что будет счастлив как ребенок, живя почти семейной жизнью с женщиной, чья национальность стала для него символом зла. Шарифа была весела, нежна, покорна, не уставала ухаживать за капитаном, навела в его холостяцкой — без мамы — квартире идеальный порядок, и Никифор, профессионал спецназа, прошедший огни и воды, превратился вдруг в главу семьи, которого каждый вечер ждали руки, губы, глаза и смех любимой, за которую он теперь готов был отдать жизнь.

Однако длилась эта идиллия всего три дня — с понедельника по четверг, пока не началась череда событий, которая надолго оторвала капитана от семейного уюта.

Сначала днем в четверг Шарифа прибежала домой вся в слезах и объявила, что ее дядю Муртазу, с которым у Никифора случился неприятный разговор, забрали в милицию.

Никифор после поездки в Ярославль получил передышку и сидел дома, занимался чисткой книжных полок, а также с удовольствием возился с новым, только что купленным «Хорьхом».

— За что его забрали? — хмуро поинтересовался он, обнимая Шарифу и вытирая ей слезы.

— Не знаю, — передернула плечами женщина. — На Митинском рынке устроили облаву, а он там в это время был с друзьями…

— С бандитами, — уточнил Хмель.

— Не говори так! — отодвинулась Шарифа. — Он не бандит, просто за меня переживает… по-своему… и работает, между прочим, в какой-то торговой фирме.

— Так что ты хочешь от меня?

— Помоги освободить его, ты можешь, ты ведь тоже из спецподразделения, а он ни в чем не виноват, клянусь!

Никифор угрюмо отвел взгляд. Он не имел ни малейшего желания освобождать чеченца из милиции, да и прав-то, в общем, никаких особых не имел, но слезы женщины действовали на нервы и портили настроение, что мешало чувствовать себя комфортно.

— Хорошо, я схожу в милицию. Куда его увезли?

— В линейное отделение номер три в Митино.

— Откуда ты знаешь?

— Брат сказал. Алан тоже был на рынке, но убежал.

— Ладно, не реви, собираюсь.

— Возьми меня с собой. — Она умоляюще посмотрела на капитана.

— Нет! — твердо ответил он. — Жди меня дома, там ты мне будешь только мешать.

— Мне на работу нужно.

— Вот и дуй на работу, я потом заеду.