А этот, — я указала уже на Динара. — Коварно почти сдох. В общем, это все они виноваты. Правда. Утыррка вообще вела себя очень хорошо и даже дошла до того, чтобы слушать своё сердце.
На это кесарь произнёс на элларийском:
— Интересный способ прослушивания своего сердца.
— Сказал любитель таскать ржавые кинжалы в спине, — не осталась в долгу я.
И посмотрела на папу. Большими честными глазами.
Шенге мой взгляд не обманул ни на миг, и он спросил прямо:
— Утыррка убивать себя?!
Так, что-то мне уже не очень хочется оставаться в этом мире, и вообще там на Сатарэне ещё дел полно, и…
— Немножко да, — тяжело вздохнув, сообщила я.
— Немножко?! — прорычал шенге.
И вот я не поняла, с каких пор самоубийство это вообще что-то осуждаемое у орков? Нет, ну я понимаю там девичья честь и всё такое, связанное с тем, что если назвался груздем, не вопи, что ты подберёзовик, но это про честь, об убийствах меня любимой речи вообще не шло.
— Утыррка спасать Динара, — сдалась я.
И тут Мейлина не выдержав, закричала:
— Динару не грозила смерть!
И тут уже я не выдержала, и рявкнула ведьме Вишневого острова:
— Надо было как-то раньше об этом сказать, вы не находите?!
Мейлина вытерла уже злые слезы, и прошипела:
— О чём с тобой вообще можно разговаривать, если единственная мысль, которую ты вынесла из нашего последнего разговора, была — «кесарю следует отрубить голову, потому что с отрубленной головой ещё никто не выжил»?!
Невозмутимо пожала плечами — всё-таки здравая, между прочим мысль была, но… едва ли я теперь хоть кому-то позволю её привести в исполнение.
— Могла бы хотя бы Динару сказать, — вполне резонно заметила я.
— Я НЕ МОГЛА! — Мейлина пошатнулась, отошла к алтарю и опёрлась о него. — Араэдену требовалось сильное, безумно сильное желание жить, для того, чтобы открыть портал. Я не могла сказать. Всё, что мне осталось — объяснить Динару случившееся после того, как вы покинете этот мир. А ты, — ведьма стремительно возвращала себе молодость и чёрный цвет волос. — Ты взяла, и вогнала в себя эту ржавую железяку!
— А вот давайте без оскорблений реликвий рода Мрано! — возмутилась я.
И поняла, что не могу смотреть на папу. Не могу. Просто вот не могу. Не могу и не буду. Не…
— У Утыррки не было выбора, — наконец выговорила я, ощущая на себе злой папин взгляд. Подумала и добавила: — Утыррка больше так не будет. Честно. Наверное…
«Мне конец», — промелькнула отчётливая мысль.
Но… как оказалось иметь мужа, это так же здорово, как и настоящего папу — кесарь подошёл, взял меня за руку, привлёк к себе, и произнёс на оркском, глядя на шенге:
— Утыррка иметь большое сердце. Я недооценил её силу и отвагу. Моя вина.
И тут шенге прорычал:
— Ледяной Свет давать клятву. Обещать ценить жизнь Утыррки больше собственной!
— Я сдержал клятву, Великий Джашг. Моя Чёрная Звезда жива, и живёт. Но у Кари большое сердце, и она рискнёт своей жизнью снова… ради вас. Не допустите этого.
При этих словах, я даже как-то напряглась. Запрокинув голову, посмотрела на кесаря и сообщила:
— Не поняла.
Кесарь улыбнулся мне, очень нежно, с лёгким оттенком снисходительности, но так, как улыбаются, глядя только на очень любимого… ребенка, и пояснил:
— Мы вернулись в прошлое, нежная моя.
— В смысле в прошлое Рассветного мира? — не поняла я. |