— Ты думаешь?

— Уверен.

— Именем закона, — сказал Фукье, — я требую, чтобы свидетель Лорен был представлен на суде как обвиняемый в соучастии с этой женщиной.

Морис испустил стон. Женевьева закрыла лицо руками. Симон заорал в порыве радости:

— Гражданин обвинитель, ты спас отечество!

Лорен, не отвечая ни слова, перешагнул через перила, чтобы сесть возле Женевьевы, и почтительно поцеловал ей руку.

— Здравствуйте, гражданка, — сказал он с удивительным спокойствием, которое произвело впечатление на публику. — Как ваше здоровье?

И сел на скамью подсудимых.

LII. Продолжение предыдущего

Вся эта сцена прошла перед Морисом, как фантасмагорическое видение. Опершись на рукоять сабли, которую он всегда носил, он видел, как один за другим падали его друзья в пучину, которая не отдает своих жертв, и этот образ смерти так поразил его, что он спрашивал у себя, зачем же ему, товарищу этих несчастных, хвататься за край пропасти и не предать себя в жертву водоворота, который увлек бы его вместе с ними.

Перелезая через перила, Лорен увидел мрачное и насмешливое лицо Диксмера, и когда сел возле Женевьевы, она наклонилась к его уху.

— Боже мой, — сказала она. — Знаете ли вы, что Морис здесь?

— Где же?

— Не глядите вокруг, ваш взгляд может погубить его.

— Будьте спокойны.

— Позади нас, у дверей. Какая горесть для него, если нас осудят! Лорен взглянул на женщину с нежным состраданием.

— А этого не избежать нам, — сказал он. — Умоляю вас не сомневаться. Обман будет слишком жесток, если вы еще надеетесь.

— Боже мой! И бедный друг мой останется один на земле!

Тогда Лорен обернулся к Морису, и Женевьева, будучи не в силах удержаться, в свою очередь, бросила быстрый взгляд на молодого человека. Морис стоял, устремив на них глаза и приложив руки к сердцу.

— Есть одно средство спасти вас, — сказал Лорен.

— Верное? — спросила Женевьева, у которой глаза сверкнули радостью.

— О, за него я ручаюсь!

— О, если бы вы спасли меня, Лорен, как бы я вас благословляла!

— Средство это…

Женевьева прочла в глазах молодого человека нерешительность.

— Так и вы его видели? — спросила она.

— Видел. Хотите вы спастись… Пусть он, в свою очередь, сядет в железное кресло, в котором вы сидите.

Диксмер, вероятно, угадал по выражению глаз Лорена, о чем говорилось, потому что он сначала побледнел, но вскоре лицо его опять приняло мрачное спокойствие и озарилось адской улыбкой.

— Это невозможно, — отвечала Женевьева. — Тогда уж мне нельзя будет его ненавидеть.

— Скажите лучше, что он знает ваше великодушие и не боится вас.

— Конечно, он уверен в себе, во мне, во всех нас.

— Женевьева, я не такое совершенное существо, как вы; позвольте мне вовлечь его в дело, и пусть он погибнет!

— Нет, Лорен, заклинаю вас! Ничего общего с этим человеком, даже смерти! Мне кажется, что я изменю Морису, если умру с Диксмером.

— Но вы не умрете.

— А как жить мне, когда он умрет?

— Да, недаром вас любит Морис. Вы — ангел; а отечество ангелов — небеса. Бедный Морис!

Между тем Симон, который не мог слышать того, что говорили обвиняемые, пожирал взором их лица, не слыша их слов.

— Гражданин жандарм, — сказал он, — не позволяй заговорщикам продолжать заговоры против республики даже в революционном трибунале.