— Это невозможно. Вы же знаете, первого числа я занята в вечернем концерте.

Он объяснил, что это не препятствие, концерт начинается в семь, а к ним она может приехать позже. Ее встретят прямо возле театра. У них есть денежный фонд, талоны на пайки и на питание в столовой потребобщества, но там тоже можно взять пайком. На какой гонорар она рассчитывает?

— Не знаю, — растерялась Казароза, ошеломленная его напором.

— Предпочитаете деньгами или продуктами?

— Наверное, деньги лучше? — осторожно предположила она.

— Совзнаки — да.

— А они у вас местные? Или есть и московские?

— У нас все есть, — сказал Свечников.

Еще по дороге он прикинул, какую сумму можно будет вытрясти из членов правления, и сейчас уверенно назвал цифру:

— Пятьдесят тысяч. Устраивает?

— Более чем.

— А почему вы не торгуетесь?

— Не умею.

— Хорошо живете.

— Что ж хорошего?

— Жизнь, значит, не заставила научиться.

— Просто она взялась за меня в том возрасте, когда уже ничему не выучиваются. Ладно, скажите лучше, что я должна петь? У вас есть какие-то пожелания?

— Хотелось бы услышать в вашем исполнении романс на стихи Лермонтова «Сон». Мелодию знаете?

— Если это «В полдневный жар в долине Дагестана», то знаю.

— Он самый. Вот слова.

Свечников достал перегнутый вчетверо тетрадный листок, развернул его и положил на подзеркальник.

— Не нужно! — засмеялась Казароза. — Я помню их с детства.

— Слова на эсперанто.

Понимающе кивнув, она взяла листок и вслух прочла первую строчку:

— Эн вало Дагестана дум вармхоро… Правильно я произношу?

— Ошибиться трудно. В эсперанто все как пишется, так и произносится.

— Сенмова кусис…

— Кушис, — поправил Свечников. — Эс с галочкой наверху читается как ша.

— Сенмова кушис ми кун бруста вундо…

Она читала нараспев, примеряя мелодию на эти пока еще чужие для нее слова, и Свечников понял, что ничего не изменилось. Опять, как два года назад, когда эта женщина с телом нимфы-подростка босиком танцевала и пела перед ним в театре на Соляном городке, от звука ее голоса слезами перехватило горло.

Глава третья

ГАСТРОЛЕРША

Он вернулся в школу. Майя Антоновна сказала ему, что Свечников уже ушел, но завтра к шести часам придет опять — в школьном музее состоится его встреча с городскими эсперантистами. Где он будет сегодня, она не знала, но, поколебавшись, назвала адрес: гостиница «Спутник», номер 304.

Напротив театрального подъезда возвышалась дощатая трибуна, обнесенная перильцами и похожая на пугачевский эшафот. Не хватало только плахи и столба с тележным колесом наверху. Сходство не было случайным. Его символический смысл заключался в том, чтобы победу над Колчаком, одержанную потомками пугачевцев, отпраздновать на той сцене, где великий бунтарь был обезглавлен предками колчаковцев.

Трибуну еще не успели разобрать после митинга. Сбоку к ней прислонен был фанерный красноармеец в полтора человеческих роста, с его деревянного штыка гроздью свисали пошитые из мешковины и набитые тряпьем разнокалиберные чучела в военных фуражках. Они изображали унесенных красным валом в Сибирь колчаковских генералов. Преобладали два типа: изможденный фанатик и плотоядный злодей. Крайний справа пузатый карлик с большими усами был, как извещала табличка у него на груди, Укко-Уговец.