|
Он все еще не подвергался ни материальным лишениям, ни дискомфорту, но был изолирован от любой сочувствующей компании, за исключением своих собак. Его слуги были назначены парламентом с самого начала его плена, и только в Ньюпорте во время переговоров он наслаждался коротким периодом, когда ему прислуживали некоторые его старые придворные. Но в замке Херст, как и перед этим в Карисбруке, уже были назначенцами его противников и выполняли свои обязанности хотя и корректно, но без теплого отношения. Терпение и достоинство короля в его угнетенном положении иногда смягчали их чувства, но у слуг, главным образом низкого ранга, иногда рождалось безрассудное желание помочь ему, или же хорошая взятка от какого-нибудь роялиста гарантировала доставку записки от друзей.
Некоторые из состоящих при короле не испытывали ничего, кроме неприязни. Энтони Майлдмей, который резал для Карла мясо на протяжении всего периода его плена, недоброжелательно описал короля в письме к своему брату как «самого вероломного человека, который когда-либо жил на свете». Он назвал прислуживание королю «невыносимым», но тем не менее продолжал оставаться на своем месте, очевидно, в надежде получить награду от своих настоящих хозяев в парламенте и армии. Брат, которому он написал, уже много лет был хранителем сокровищницы британской короны, но поддерживал парламент в войне, и было известно, что он распорядился некоторым принадлежавшим королю имуществом в свою выгоду. Весьма вероятно, король на самом деле ухитрялся сделать выполнение его служебных обязанностей по уходу за ним для Энтони Майлдмея максимально невыносимым, так как считал этих братьев парочкой неблагодарных мерзавцев. Но хотя число королевских слуг и было сокращено сначала в замке Херст, а затем более радикально в Виндзоре, Майлдмей остался на своем месте – военные знали, что могут ему доверять. Чуть большей удачей для короля было присутствие Томаса Герберта, который много лет спустя написал оправдывающий себя отчет о своей службе, в котором подчеркивал свою преданность. И хотя в действительности он не был преданным слугой, но явно знал свое дело и, во всяком случае, был учтив. Будучи хитрым и не поддающимся эмоциям человеком, обладая острым чувством собственного превосходства, он пришел в негодование, когда вскоре после Рождества узнал, что его собственный слуга, получивший хорошую взятку от агента роялистов, пронес в замок два письма от королевы и спрятал их в стульчаке короля. Они были найдены раньше, чем дошли до короля. Слугу допросили, и тот назвал имя агента, им был майор Босвил, который и раньше находил способы передавать королю письма и в поисках которого армейские ищейки вскоре уже прочесывали закоулки Саутуорка. Что касается Герберта, то в армии знали, что «не было ни одного случая» подозревать его лично. Гораздо более благожелательным персонажем был интеллектуал Джеймс Харрингтон. Будучи широко эрудированным человеком, почерпнувшим политические взгляды из своего классического образования, он был также и несколько эксцентричен. Харрингтон был очень обаятелен, имел светлый ум и не лез в карман за словом, и король, по-видимому, получал удовольствие, периодически устраивая с ним «битву умов». Харрингтон же со своей стороны, по словам очевидцев, восхищался тем, как король защищает епископальную систему. По прибытии в Виндзор от всех прислуживавших королю людей потребовали клятвы, что они будут доносить обо всем, что смогут услышать о планах роялистов организовать бегство короля. И хотя Харрингтон был готов пообещать лично ничего не делать для помощи королю, он не доносил на других и в результате был вынужден покинуть свой пост.
II В Уайтхолле строились планы суда над королем. В когда-то многолюдном парламенте дела шли вяло, а посещаемость была такая неактивная, что в палате общин зачастую было трудно собрать необходимый кворум из 40 человек. Палата лордов уменьшилась еще больше, и репортеры насмешливо говорили, что, когда вся полудюжина лордов прибывает в палату, они сидят у камина и рассказывают друг другу байки. |
