Ничего столь драматического не записано в протоколах усердным секретарем Джоном Фелпсом, хотя уполномоченные судьи обсуждали порядок проведения процедуры, который предлагали принять. Сначала они публично зачитают «Акт палаты общин Англии, собравшейся в парламенте», который дал им их полномочия; затем пошлют за королем, которому будет предъявлено обвинение, как они уже решили, «от имени и по поручению народа Англии». Они ожидали, что король будет отрицать их полномочия, – такое его намерение было опубликовано в прессе. По общему согласию, они предоставили лорду-председателю Брэдшоу разрулить эту ситуацию наилучшим возможным образом, сделав королю внушение и путем увещеваний, или если все это не возымеет действия, то путем удаления его из зала суда. Если его нежелание признавать их примет очевидную форму отказа снять в их присутствии шляпу, они решили не обращать внимания на это публичное оскорбление.

Затем Джон Кук представил обвинение в окончательном виде, написанное на свитке пергамента. Судьи прочитали его с одобрением. На тот момент время близилось к двум часам, и они перешли в Вестминстер-Холл.

Во время этого двухчасового заседания какие-то уполномоченные судьи входили и уходили. Достойный осуждения Генри Майлдмей потерял самообладание и ускользнул; так же поступил и менее известный уполномоченный судья – валлиец Томас Воган. Однако пришедшие позже увеличили численность судей, и приблизительно к 2 часам 68 комиссаров образовали процессию, готовую войти в Вестминстер-Холл.

Зрители уже заполнили нижнюю часть помещения. Галереи прямо над судейскими местами были забиты народом, а некоторые предприимчивые люди забрались в проемы высоких готических окон. Как уже упоминалось, скорее всего, не было никакой системы проверки личностей зрителей даже на галереях, с которых открывался вид на судей, хотя было видно, что полковник Акстелл, командовавший солдатами в зале, пропускает каких-то избранных людей и отталкивает других. Снаружи у входов солдаты были на страже, иначе любопытные вскарабкались бы на покатую крышу под окнами и проломили толстые глазированные стекла, чтобы увидеть зал суда. Какие бы колебания и страхи ни тревожили комиссаров по отдельности или всех вместе как единое целое, их лица, которые увидела публика, являли собой праведную уверенность. Трепет беспокойства и сомнений, который сотрясал менее значимых людей и время от времени выходил на поверхность так, что этого нельзя было не заметить, был поначалу замаскирован решительной осанкой Брэдшоу как председателя суда, Кромвеля и его сторонников-полковников и маленькой, но не менее уверенной группы гражданских лиц-республиканцев.

Не сохранилось никакой информации и о приготовлениях к освещению судебного процесса. Это не было одним из вопросов, который обсуждали уполномоченные судьи. Очевидно, они предоставили решать его своему главному лицензиару прессы Гилберту Мэбботу.

Никаких репортажей роялистов о судебном процессе наверняка не было. Закон, запрещавший присутствие роялистов в Лондоне, на самом деле не удержал их вдали от него, а, ставя под угрозу ареста, не допускал их в общественные места. В небольшом собрании шансы быть узнанными были велики, и немногие активные роялисты отважились прийти в Вестминстер-Холл. Редакторы трех нелегальных роялистских новостных листков были заметными людьми, которые вели тревожную жизнь беглецов. Тем не менее они могли бы получать информацию у очевидцев судебного процесса и публиковать то, что было благоприятно для короля. Но они почти не пытались делать это, явно чувствуя, что сообщать о суде каким бы то ни было способом означало принять его. Они предпочли просто совершать оскорбительные нападки в печати на членов суда и гневно обличать все это мероприятие.