|
Таково было высокое риторическое заключение во всем остальном тщательно аргументированного осуждения всех предыдущих попыток достичь урегулирования конфликта с королем. Но это было не обычное негативное и оборонительное заявление, исходившее от группы людей, которые вопреки всем прецедентам притязали на высшую власть в стране и собирались привлечь своего законного миропомазанного короля к суду за предательство. Не было изложено никаких дерзких теорий, никакой программы. Единственные ссылки на будущее содержались в заключительном предложении, которое указывало на судьбу короля только косвенно: «Мы полны решимости с Божьей помощью быстро установить мир в королевстве властью парламента более подходящим способом, чем можно ожидать от лучших из королей».
Таково накануне суда было последнее официальное заявление палаты общин.
VI Все это время король находился в Виндзоре, проводя свои дни в размышлениях и молитвах, разнообразя их лишь прогулкой на террасе и ведя сдержанные разговоры с комендантом – полковником Гербертом Уичкотом, который постоянно находился при исполнении служебных обязанностей. Однажды король занял этого надоевшего ему сторожевого пса на большую часть дня, направив его на поиски алмазной печати, которая снова упала с его часов. В другой раз он проспал, и король, который просил разбудить его рано, пообещал подарить ему золотой будильник, заказав его у часовщика на Флит-стрит через графа Пембрука. Погода стояла промозглая, и Герберт, будучи чувствительным к холоду, слишком близко к открытому огню у очага положил свой соломенный тюфяк, который глубокой ночью начал тлеть. Внезапно проснувшись, он в тревоге побежал в комнату, прилегающую к спальне короля, и его крики: «Пожар!» – подняли на ноги солдат охраны, стоявших за дверями. Но король их не впустил, а пламя быстро погасили. В воскресенье король посетил часовню Святого Георгия и послушал проповедь гарнизонного капеллана. Солдаты вели себя уважительно; комендант замка был холодно-вежлив. Но сама часовня, которая до войны была оборудована согласно представлениям короля о высоком положении, красоте и ритуале, была разграблена дочиста. В обшарпанном и ободранном интерьере под роскошным готическим потолком солдаты-пуритане молились стоя и размеренно пели псалмы, в то время как король невозмутимо сидел. Он лишь выразил одно сильно негативное желание: отказался слушать проповедь Хью Питера. С того момента, как ему доставили официальное уведомление о суде, он больше не получал никаких вестей. Газеты и памфлеты ему не давали, письма не приносили. Приблизительно 19 января Уичкот проинформировал Карла, что его должны перевезти в Сент-Джеймсский дворец. «Его величество дал короткий ответ, который означал, что он не рад этому перемещению так, как был рад предыдущему», – пишет Герберт. Король спокойно смотрел в лицо быстро приближающейся судьбы и, «обернувшись, сказал: Бог везде одинаков в мудрости, силе и благости». Он переехал в пятницу 19 января. Его карета, запряженная шестеркой лошадей, въехала прямо в замок как раз под цитаделью; вдоль всего пути до внешних ворот были расставлены мушкетеры с копейщиками, а когда карета выкатилась в город, ее немедленно окружил конный отряд. Под такой охраной король совершил свое последнее путешествие в столицу. Он ни с кем не разговаривал, когда закрытая карета ехала по скованным морозом, твердым, как железо, дорогам через Брентфорд, Хаммерсмит и Кенсингтон. Войсками командовал Харрисон. Хью Питер, все еще неофициально надеясь обратить короля на путь истинный, тоже был в этой кавалькаде. Но он ни слова не сказал Карлу и вынужден был довольствоваться тем, что ехал во главе процессии с выражением нескрываемого триумфа на своем грубом круглом лице. Лишь несколько человек видели проезжавшую мимо карету с королем. Было слишком холодно, чтобы собирались толпы народа, да и его перемещения не были широко известны. |
