Было и другое преимущество в таком выборе места проведения суда. Огромная масса зрителей в основной части зала будет иметь возможность видеть и слышать очень мало из происходящего, так что сам жест – устроить над королем открытый суд – был минимально рискованным. Для усиления безопасности часть холла для публики должна была быть отделена от судей и обвиняемого двумя параллельными барьерами – деревянной перегородкой, которая тянулась от стены к стене, а в нескольких футах за ней – крепкой железной оградой для сдерживания зрителей. В основной части зала должна была быть установлена другая ограда по всей его протяженности, вдоль которой должны были быть расставлены солдаты.

Тем не менее должны были быть галереи для богатых зрителей с видом на место самого суда. На них можно было попасть из частных домов, примыкавших к холлу, и комиссары, очевидно, чувствовали, что не могут осрамиться, запретив сооружать такие галереи и с выгодой продавать на них места. У них даже не было никакого плана изучения личностей или проверки имен тех, кто эти места занимал. Однако опасность, что какой-нибудь отчаявшийся роялист выстрелит с этого выигрышного места в судей короля – в самого Кромвеля, Брэдшоу или Кука, была очевидна. Кромвель, по-видимому, не тревожился об этом, а Кук с некоторым нервным подъемом сослался на угрозу его жизни, и Брэдшоу распорядился сделать в его шляпу вставку из стальных пластин. Конечно, было невозможно для кого-нибудь с галереи добраться до короля, а также какому-нибудь убийце-роялисту скрыться, так как все подходы охранялись солдатами. И все равно из-за ужаса и отчаяния, царившего теперь среди роялистов, королевские судьи подвергали себя некоторой опасности. Наверное, для Кромвеля и его однополчан, которые планировали организационные мероприятия в Вестминстер-Холле, было типично, что они принимали все возможные меры предосторожности, чтобы обезопасить персону короля, но были готовы, как и во время сражений, рисковать своей жизнью.

IV

Тем временем с большинства лондонских кафедр пресвитерианские священники продолжали осуждать армию, раболепную палату общин, Кромвеля и все их деяния. Они также осуждали и Ферфакса, к его немалому огорчению. 18 января он получил петицию, подписанную 47 лондонскими священниками, которая – поистине в пресвитерианском стиле – была сформулировала как упрек. Упрекая его в том, что он позволил армии захватить власть, они побуждали его исправить это зло, пока еще не поздно.

Сорокавосьмилетний священник Джон Гери предпочел действовать независимо и послал леди Ферфакс памфлет, подписанный греческим именем, в котором осудил армию как скопище иезуитов-убийц короля, позорящих протестантскую религию, и утверждал, что «основная масса народа страны» испытывает отвращение к самой идее судить короля. В пылком обращении к леди Ферфакс и ее матери он умолял двух дам использовать свое влияние на генерала.

Леди Ферфакс была женщина с характером; такой же была и ее мать – почтенная вдова самого известного военного своего времени лорда де Вера. Преследуемый протестами священников-пресвитерианцев, мучимый личным неодобрением своей жены и тещи, подвергаясь грубости со стороны Айртона, загипнотизированный Кромвелем, лорд-главнокомандующий хранил печальное молчание.

Эти широко распространившиеся протесты вместе с неоднократным осуждением армии красноречивыми проповедниками и манифестами Принна и более громкоголосых изолированных членов парламента не могли не повлиять на жителей Лондона. Ситуация была тем более опасна из-за симпатии лорд-мэра Абрахама Рейнардсона к роялистам.