Я пропустил мимо ушей два или три соответствующих комментария. Но вот женщина примерно тридцати лет, в плотно облегающих брюках и золоченых туфлях на высоких каблуках не толще гвоздей, задыхаясь, закричала:

— Как страшно, как ужасно! — У нее в руках были карты, похоже, что это была сдача в бридж. Она обращалась ко мне. — Вы, вы убили его! Вы убили его!

Я чуть не употребил слово, которым не рекомендуется пользоваться. Вот здесь в меня стреляли пять раз и — только не спрашивайте меня об этом сейчас, как это произошло, — пять раз промахнулись. Кроме только одного раза, когда мне располосовали пальто на спине, которая и сейчас горит огнем. Я не был счастливее, чем эти люди. Во всяком случае, я не радовался тому, что произошло. Возможно, мне надо было радоваться еще меньше.

Мне надо было бы держать рот закрытым. Но я не смог. И сказал как можно доверительнее:

— Да. Он плюнул на тротуар.

Она начала лаять что-то еще на меня. И вдруг остановилась. Стала бледно-зеленой. И ушла. Одна ушла, а другие пришли. Но сирена была уже близко, и через мгновение патрульный автомобиль остановился у края тротуара.

Потом была полиция, потом мой дом в «Спартане», душ. Я успел немного поваляться на спине, снова переодеться, и уже было семь часов, когда я опять приехал к Вивиан.

Я был не в лучшем настроении, и это был не лучший день Но надо отдать должное Вивиан Вирджин, потому что примерно через четыре с половиной секунды после того, как она открыла входную дверь, я уже чувствовал себя вполне уютно.

Эта массивная красотка деликатно подавила настоящий или притворный зевок. Потом потянулась, как кошка, которая дремала на солнцепеке. Она медленно поводила плечами вперед и назад, очень грациозно, это напоминало мне, как медведи чешут спины о деревья, но только у нее выходило не так свирепо.

— Ох-х-х-х-х-х-х-х, — простонала она. — О, хэлло. А я немного вздремнула. — Вивиан сонно улыбнулась. — И тут зазвонили в дверь. Я вскочила с кровати и успела только накинуть этот старенький пеньюар.

Он не показался мне таким уж стареньким.

— Ну хорошо. Вы — мистер Скотт, верно? Шелл Скотт?

Прижав язык к передним зубам, я просвистел:

— Тьюи-и-и-уи-и-о-о-о.

Я ничего такого не хотел этим сказать. Откровенно говоря, я даже не понял, что свищу. Я на самом деле даже не знал, что умею так свистеть.

— Так вы — мистер Скотт, не так ли?

Я снова присвистнул.

Нам с постановщиком картины Джереми Слэйдом следовало держаться вместе, он бы мне чирикал, а я бы отвечал, присвистывая. Мы могли бы даже построить гнездо. Но наконец я все-таки отыскал свой язык. Он оказался тут же, прямо за передними зубами.

— Д-д-д-да, — ответил я ей.

— Не будете ли любезны войти в дом? — пригласила Вивиан.

— Наверняка я не собираюсь стоять здесь снаружи.

Она повернулась ко мне спиной и пошла вперед, а я неуклюже последовал за ней, натолкнулся на дверной косяк и все задевал локтями.

Ребята, спокойно. Не делайте поспешного вывода, что старика Скотта так легко заставить потерять голову или что-то в этом роде.

Но вы посмотрели бы на эту крупную, грудастую, цветущую женщину, которая стоит в дверях и вздыхает: «Ох-х-х-х-х-х, хм-м, м-м-м-м» — и делает всякие другие вещи. В том самом пеньюаре, о котором она говорила. А вообще-то о нем едва ли стоило говорить.